Стихотворение, не вошедшее в полное собрание сочинений Александра Ерёменко

Стихи поэта Ерёменко я читал больше всех остальных жителей планеты Земля. Получилось это вот как. У меня есть друг Женя Касимов. Литератор. Всех других литераторов он делит на хороших и плохих. Хорошие — те, с кем ему довелось выпивать в годы учёбы в Литературном институте, плохие — это все прочие. И вероятно, больше всего Касимов выпивал с Сашей Ерёменко, потому как считал его самым лучшим поэтом и своим лучшим другом. Поэтому, когда жена Ерёменко Галя, тоже, кажется, окончившая Литинститут, стала риэлтором и заработала много денег, она решила издать книгу мужа и заказала её Жене. Надо объяснить, что это была непростая книжка. Все собранные по сусекам стихи Ерёменко занимали одну десятую часть. А девять десятых — комментарии о промелькнувших в них «пере

В доме-музее поэта Вордсворта, Грасмир, графство Камбрия

У нас английский поэт Вордсворт известен куда меньше Байрона, на родине — наоборот. Хотя Пушкин именно про него сочинил «Суровый Дант не презирал сонета…», а также превозносил Вордсворта за то, что тот писал «языком честного простолюдина» и сближал поэзию с разговорной речью. Половина стихов Вордсворта выглядит так. Поэт выходит из дома [1] и слушает рассказы встречных сельчан. Ему попадаются: Покинутая индианка, Странствующий старик, Сумасшедшая мать и Слабоумный мальчик. Мальчика послали в город за подмогой, а он отпустил поводья и всю ночь коняга везёт его не туда. Старик идёт в больницу проститься с сыном. Не умеющая считать девочка [3], живущая при кладбище, рассказывает, что из её семьи двое умерли, двое уплыли, двое уехали в деревню, но вместе

В Москве продолжаются четыре выставки Михаила Гробмана, концептуалиста и неправильного сиониста. До 26 января!

Михаил Гробман, как говорят наши с ним общие друзья, — «неправильный сионист». Свой среди чужих, чужой среди своих. Любит вспоминать, как попал в израильскую армию и сторожил какую-то пушку [1]. Называет коренное палестинское население «нашими двоюродными братьями» [2]. Но на деле — оценить его творения могут только нерелигиозные ненационалисты. Люди с чувством юмора. Переехав из Москвы в деревню под названием Тель-Авив, Гробман решил создать новое еврейское искусство, скрестив старое с московским концептуализмом, и основал группу «Левиафан». Оттого по сию пору любит рисовать неведому зверушку [3] с надписями на иврите и Древом Сефирот на животе. Казалось бы, подделать Гробмана ничего не стоит. Ан нет, все свои работы он подписывает очень

Три выставки уходящего года: проказник Вурм, Кабаков с Лисицким, монархи Романовы

Сосиски против балалаек Эрвин Вурм выставлялся на «Винзаводе». Вурм [2]— австрийский художник, прославившийся «одномоментными скульптурами». Засунет писателю Бегбедеру в рот карандаш или апельсин или безымянную девушку головой в корзину для бумаг [1] и cфотографирует. Тут тебе и импровизационность, и рукотворность, и скупая усмешка над скоротечностью всего вышеперечисленного. На новой выставке более недавние его объекты — почти абстрактные скульптуры из пластмассовых сосисок [3]. Оно и понятно: Вурм из Вены, и сосиски там — общеупотребимый национальный символ. Казалось бы, ингредиенты донельзя пошлые и приземлённые, а прикрепи одно к другому — и получается хай-тек! Жаль, что наши бренды менее пригодны для подобных манипуляций. Во вся

Двенадцать впечатлений в Третьяковской галерее

За разбитой дверью тебя встречают мраморные интерьеры дизайна 1970-х и раритетные ковровые дорожки [2], сохранившиеся примерно с того же времени. По бокам — люстры, самые дорогие из того, что нашли в магазине «Мебель». Цены в кассе — по сохранившейся с советских времён традиции — разные для соотечественников (200 руб.) и иноземцев (350 руб.) [1]. Потом портреты русских баб, в угоду моде натянувших на себя иностранные тряпки. Но уже в них видишь что-то человеческое. В Музее Прадо портреты их знати тебе по барабану, а тут понимаешь: вот эти люди проектировали то, в чём тебе сейчас приходится жить. Или нарожали тех, кто это спроектировал. Потом — портреты тех, кто проект нации вербализовал. И картины тех, кто её историю визуализировал. Происходило это

Гордость и тщеславие выдумал бес

Пару лет назад я сидел в Тель-Авиве у художника Миши Гробмана, который помимо прочего издает русскоязычный журнал "Зеркало" и сам замечательный стихоплет. И спрашивает меня: "Угадаешь, чьи это стихи?" И стал читать какую-то глоссолалию. Я не угадал. Оказалось, что это Сумароков, конец XVIII века. Вернувшись в Москву, я попытался найти Сумарокова, но советские времена, когда 100-тысячными тиражами издавали все, что не приносит деньги, закончились. В букинистическом отделе книжного магазина "Москва" (на ул. Тверской) Сумарокова не было вовсе, а в "Фаланстере" нашлись только его оды. Через полгода в Свердловске я жил у председателя тамошнего Союза писателей Жени Касимова, дома у него Сумарокова тоже не было, зато была книжка нашего общего приятеля