Показать меню
23 апреля 2014

Захар Прилепин: Империя - это форма жизни, единственно возможная для моей страны

О тех, кто принимает решения, о правде Толстого, о Крыме Пушкина и о том, без чего рассыпается нация

23 апреля 2014 Игорь Зотов
Захар Прилепин: Империя - это форма жизни, единственно возможная для моей страны
Роман "Обитель": почти 800 страниц, 40 центральных персонажей и сотня эпизодических: православные и католические священники, поэты, философы, актёры, музыканты, спортсмены, шпионы, крестьяне, революционеры, чекисты, белогвардейцы, русские, украинцы, индусы, латыши, чеченцы, поляки, казаки, евреи. Каждому - своя биография, убеждения, вера, характер. Чтобы изучить и положить на бумагу мир Соловков, Захару Прилепину понадобилось три с половиной года труда. И вот пришло время это читать. Мало, кто понимает, и редко от кого можно услышать, что «дело государственной пропаганды - не пропагандировать прихоти и похоти, а доказывать, что всегда выигрывает тот, кто тоньше чувствует, сложнее рефлексирует». Об этом и о том, как создавалась книга, как история человеческой души скла

Выставка Александра Головина в Третьяковке

О классике Серебряного века и Орфее русской сцены ― немножко Обломове, немножко Подколёсине

23 апреля 2014 Людмила Бредихина
Выставка Александра Головина в Третьяковке
Константин Коровин называл Головина «спрятанным в себе человеком». И действительно, станешь рассматривать его автопортреты разных лет ― хоть с пионами (1912), хоть с флоксами (1927) ― непременно вспомнишь об этой спрятанности. Александр Яковлевич был обаятелен, умён, остроумен. Мог быть душою общества, но больше известны его скрытность, внезапные исчезновения, ускользания в духе гоголевского Подколёсина и постоянные переносы встреч. Даже в переписке с художницей Еленой Поленовой, младшей сестрой известного живописца, с которой он был очень дружен до самой её смерти, то и дело всплывают объяснения, почему его в очередной раз не было там, где его ждали: Многоуважаемая Елена Дмитриевна, очень извиняюсь, что не пришёл сегодня. У меня был брат, и мы с ним бранились, и я никуда

1916. Жизнь за жизнь

Кто, а главное, почему назначает фильмы «первыми в мире» и просто любимыми ― в новом цикле историка Евгения Марголита для «Культпросвета»

23 апреля 2014 Евгений Марголит
1916. Жизнь за жизнь
С некоторых пор занимает меня ― и чем дальше, тем больше ― вопрос: как будет выглядеть история кино с точки зрения зрительного зала? Идея этого цикла ― дать портреты отечественных «кинохитов» в их хронологической последовательности, привлекая свидетельства современников ― от критических рецензий, где описывается реакция конкретного зала, до откликов в дневниках, рассказах очевидцев, вплоть до городского фольклора с разного рода деталями, переместившимися с экрана в повседневный быт… Что возникнет в результате? Параллельная история кино? Не знаю. Мне это и самому интересно. Надеюсь, будет интересно и читателю.   Историческая дистанция спрессовывает события. Особенно, когда эпохи не перетекают плавно друг в друга, но ― переламываются. Ряженые «Пон