Благочестивое путешествие дьякона Доджсона в Троице-Сергиеву Лавру

Фрагменты «Русского дневника» автора «Алисы в Стране чудес»

Издательства "Энциклопедия", Челябинск, и "Крига", Санкт-Петербург, издали минувшей осенью путевой журнал Льюиса Кэрролла, его "Дневник путешествия в Россию в 1867 году". Это первый полный выверенный  перевод "Дневника" на русский язык в исполнении  Нины Демуровой.

Географически Россия и сама в том году слегка сдвинулась. В 1867-м начались переговоры о продаже Аляски, тогда же и продали – за семь миллионов двести тысяч долларов золотою монетою. Уговорились с Японией совместно владеть Сахалином – через 23 года туда поедет Чехов. На востоке образовали Туркестанское генерал-губернаторство с центром в Ташкенте – еще не окончена Русско-Бухарская война. Наконец, семимильный, хотя и символический шаг - присоединение России к Женевской Конвенции.

А летом приехал Чарльз Лютвидж Доджсон, знакомый читателю под псевдонимом Льюис Кэрролл. Проехав через всю Европу, он посетил Санкт-Петербург, Москву и Нижний Новгород вместе с богословом Генри Парри Лиддоном — товарищем по колледжу Христовой Церкви в Оксфорде, чей устав обязывал преподавателей принять сан. Сан математика Доджсона был самый скромный – диаконский. Кроме жажды впечатлений у друзей была скромная миссия — навести мосты между Англиканской и Русской Православной Церквями. 12 августа их примет митрополит Московский Филарет в Троице-Сергиевой лавре. До празднования его юбилея – полувека служения главы Русской Православной Церкви — считанные дни.

Кэрролл без пяти минут знаменит — уже изданы "Приключения Алисы в Стране чудес" — в декабре 1865 года. Лев Толстой в это время пишет "Войну и мир", Достоевский – "Идиота". Выходит первый из 148 томов "Ученых записок Российского исторического общества". Британские путешественники наблюдают в пути католических брюссельских хоругвеносцев, осматривают польские костелы, кельнский собор, берлинскую синагогу, мечеть, знакомятся с православной службой.

В самой России, как и сто пятьдесят лет спустя, отношения с православием складываются ни шатко ни валко. Местный художник Перов уже лет семь как осчастливил верующих шедевром реализма "Крестный ход на Пасху", отчего просвещенные православные батюшки с тех пор оттиснулись в народном подсознании красноносыми сиволапыми попами. Двумя годами раньше Ватикан разорвал отношения с Россией из-за репрессий в отношении польских католиков после подавления Польского восстания – почти на 30 лет. А тут двое англичан с письмами к митрополиту от епископа Оксфордского Сэмюэла Уилберфорса. Являются со всей протестантской симпатией к новому объекту в их поле зрения, предмету изучения и приложения сил. С симпатией неподдельной и замечательно отличной от кичливой неприязни разных французских маркизов. С любопытством к чужому укладу, к таинственной для самой себя стране.

Львиную долю книги составили статьи о Кэрролле английских писателей – Вирджинии Вульф, Александра А. Милна, Гилберта К. Честертона.

Льюис Кэрролл

Дневник путешествия в Россию в 1867 году

26 июля (пятница)

Утром мы посетили собор, прекрасное старое здание, и поездом в 12.54 отбыли в Санкт-Петербург (или Петербург, как его обычно называют), куда прибыли на следующий день в 5.30; вся дорога заняла 28 1/2 часов! К сожалению, спальных мест в нашем купе было только четыре, и, так как кроме меня и Лиддона с нами ехали 2 дамы и еще один господин, на ночь я устроился на полу, подложив под голову саквояж и пальто, – довольно удобно, хотя и не роскошно, – и крепко проспал всю ночь. Наш попутчик оказался англичанином, который прожил в Петербурге 15 лет, а сейчас возвращался туда после поездки в Париж и Лондон. Он чрезвычайно любезно ответил на все наши вопросы и весьма подробно разъяснил нам, что следует посмотреть в Петербурге, как произносить русские слова и проч.; впрочем, он нас отнюдь не обнадежил, сказав, что среди местных жителей мало кто говорит на каком-либо языке, кроме русского. В качестве примера необычайно длинных слов, которыми отличается русский язык, он записал мне следующее:

                                                                  ЗАЩИЩАЮЩИХСЯ,

которое, если записать его английскими буквами, будет выглядеть так: Zashtsheeshtshayоushtsheekhsya; это устрашающее слово представляет собой родительный падеж множественного числа причастия и означает: "тех, кто себя защищает".

Он оказался очень приятным попутчиком; я сыграл с ним 3 партии в шахматы, которые я не записал, что, пожалуй, и к лучшему, ибо все они закончились моим поражением.

Ландшафт от русской границы до Петербурга был совершенно плоским и неинтересным; лишь время от времени мелькал вдруг крестьянин в непременной меховой шапке и подпоясанной рубахе или церковь с большим круглым куполом и четырьмя маленькими вокруг, выкрашенными в зеленый цвет и весьма напоминающими судок для приправ (как заметил наш новый знакомец).

На одной станции, где поезд остановился для обеда, мы увидели мужчину, играющего на гитаре с дудочками, прикрепленными сверху, и колокольчиками еще где-то – он умудрялся играть на всех этих инструментах в тон и в лад; станция запомнилась мне еще и потому, что там мы впервые попробовали местный суп под названием ЩI (произносится shtshee), очень недурной, хотя в нем чувствовалась какая-то кислота, возможно, необходимая для русского вкуса...

Перед прибытием мы попросили нашего знакомца научить нас произносить по-русски название нашей гостиницы – gostinnitsa «Klee»; он полагал, что нам, возможно, придется взять русского извозчика; однако, к счастью, нам не пришлось беспокоиться, ибо по прибытии мы обнаружили, что нас встречал посланный из «Нotel de Russie» человек, который обратился к нам по-немецки, посадил в свой омнибус и получил багаж. Времени до обеда едва хватило на небольшую прогулку, но все нас поразило новизной и необычностью. Чрезвычайная ширина улиц (даже второстепенные шире любой в Лондоне), крошечные дрожки, шмыгающие вокруг, явно не заботясь о безопасности прохожих (вскоре мы поняли, что тут надо смотреть в оба, ибо извозчики и не думают кричать, как бы близко они ни оказались), огромные пестрые вывески над лавками, гигантские церкви с усыпанными золотыми звездами синими куполами, и диковинный говор местного люда – все приводило нас в изумление во время нашей первой прогулки по Санкт-Петербургу. По дороге мы миновали часовню, красиво украшенную и позолоченную снаружи и внутри, с распятием, иконами и проч. Бедняки, проходящие по улице, почти все снимали шапки, кланялись и часто крестились – непривычное зрелище среди уличной толпы.

29 июля (понедельник)

Я начал день с того, что купил карту Петербурга, маленький словарь и разговорник. Последний, несомненно, будет нам очень полезен – в течение дня (большую часть которого заняли неудачные визиты) мы четырежды нанимали извозчика – 2 раза из гостиницы, где мы просили швейцара договориться с извозчиком за нас, и еще два раза, когда объясняться пришлось нам самим.

Привожу в качестве образца один из предваряющих диалогов:

Я. Гостиница Клее.

Извозчик (быстро что-то говорит; мы улавливаем только следующие слова).

Три гроша. (Три гроша = 30 копеек).

Я. Двадцат копеки?

Извозчик (негодующе). Тридцат!

Я (решительно). Двадцат!

Извозчик (вкрадчиво). Двадцат пят?

Я (тоном человека, сказавшего свое слово и теперь желающего положить конец переговорам). Двадцат.

(Беру Лиддона под руку и увожу, не обращая внимания на крики извозчика. Пройдя несколько шагов, мы слышим, что он двинулся за нами; поравнявшись, он нас окликает.

Я (сурово). Двадцат?

Извозчик (с радостной улыбкой). Да! Да! Двадцат!

И мы садимся.

Когда такая сцена разыгрывается один раз, это забавно, но, если бы то же повторялось в Лондоне каждый раз, когда нужно взять кэб, это со временем немного бы приелось.

После обеда мы посетили Гостиный двор, огромное здание, занимающее несколько кварталов и окруженное небольшими лавками под колоннадой. По-моему, не менее 40 или 50 лавок подряд торговали перчатками, воротничками и проч. Мы обнаружили десятки лавок, где продают иконы – от простеньких иконок в один-два дюйма высотой до искусных изображений в фут и более, где все, кроме лиц и рук, закрыто золотом. Купить их будет непросто; нам сказали, что торговцы здесь говорят только по-русски.

30 июля (вторник)

Долго гуляли по городу; прошли, вероятно, в целом миль 15 или 16 – расстояния здесь огромные; кажется, будто идешь по городу великанов. Мы посетили Кафедральный собор, расположенный в крепости; внутри великолепные украшения из золота и драгоценных камней, скорее роскошные, чем красивые. Водил нас по крепости русский солдат (служат здесь, по большей части, солдаты), чьи объяснения на родном языке не очень-то нам помогли. Здесь покоятся все (за исключением одного) русские императоры, начиная с Петра Великого; гробницы совершенно одинаковые – белый мрамор с золотым орнаментом по углам, массивным золотым крестом сверху и надписью на золотой пластине – и более ничего.

По всему храму – множество икон с горящими перед ними свечами и ящиками для пожертвований. Я видел, как одна бедная женщина с больным ребенком на руках подошла к изображению Св. Петра; она вручила монетку стоявшему у дверей солдату, который опустил ее в ящик, потом долго крестилась и кланялась, тихонько приговаривая что-то, чтобы успокоить бедного малыша. По ее исхудавшему, измученному лицу было видно: она твердо верит в то, что таким способом убедит Св. Петра помочь ее ребенку.

Из крепости мы переправились на Васильевский остров и довольно долго там гуляли; почти все вывески над лавками и проч. написаны исключительно по-русски. Чтобы купить хлеба и воды в лавочке, мимо которой мы проходили, я нашел в нашем разговорнике слова khlaib и vadah – этого оказалось достаточно.

Сегодня вечером, поднявшись в свой номер, я обнаружил, что там нет ни полотенца, ни воды на утро, – в довершение к этой приятной неожиданности, колокольчик (на который откликнулся бы немецкий слуга) вовсе не звонил. Эта милая неожиданность заставила меня спуститься вниз, где я нашел слугу, к счастью, из своего коридора. Я с надеждой заговорил с ним по-немецки, но это оказалось бесполезно – он только растерянно тряс головой; делать нечего, я торопливо полистал разговорник и повторил свою просьбу по-русски – в стиле суровой простоты, игнорируя все, кроме основных слов.

12 августа (понедельник)

Чрезвычайно интересный день. Позавтракав в 5 1/2, мы вскоре после 7 вместе с епископом Леонидом и мистером Пенни поехали поездом в Троицкую лавру. Епископ, несмотря на ограниченное знание английского языка, оказался весьма приятным и интересным спутником. Богослужение в соборе уже началось, когда мы вошли туда, но епископ провел нас сквозь переполнявшую его плотную толпу в боковое помещение, соединенное с алтарем, где мы и простояли всю литургию; таким образом, нам выпала редкая честь наблюдать, как причащается духовенство – во время этого обряда двери алтаря всегда затворяют, а занавес задергивают, так что прихожане никогда его не видят. Церемония была весьма сложной: священнослужители творили крест и кадили ладаном перед каждым предметом, прежде чем взять его в руки, и все это совершалось с явным и глубоким благоговением. К концу службы один из монахов вынес блюда с маленькими хлебцами и подал каждому из нас: эти хлебцы освящены, а то, что нам их дали, означает, что нас помянут в молитвах. Когда мы вышли из собора, другой монах показал нам ризницу, а также живописную и фотографическую мастерские (здесь мальчиков обучают 2-м этим искусствам, которые служат исключительно церковным нуждам); нас сопровождал русский господин, бывший с нами в храме, который любезно давал нам по-французски различные пояснения, а когда мы захотели купить иконы и проч., он справился о ценах и посчитал сдачу. Лишь после того как он распрощался с нами и удалился, мы узнали имя этого человека, который оказал нам столько внимания (боюсь, что мало кто из англичан мог бы сравниться с ним в подобном внимании к чужестранцам): это был князь Чирков.

В живописной мастерской нам показали множество превосходных икон, писанных по дереву, а некоторые – по перламутру; трудность для нас заключалась не в том, что именно купить, а в том, чего не покупать. В конце концов каждый из нас купил по три иконы, что было продиктовано скорее ограниченностью во времени, чем соображениями благоразумия.

Ризница оказалась настоящей сокровищницей – драгоценные камни, вышивки, кресты, потиры и проч. Там мы увидели знаменитый камень – отполированный и, словно икона, в окладе, в пластах которого видна (так, по крайней мере, кажется) фигура монаха, молящегося перед крестом. Я внимательно его разглядывал, но так и не смог поверить, что такой сложный феномен мог возникнуть естественным путем.

Днем мы отправились во дворец Архиепископа и были представлены ему епископом Леонидом. Архиепископ говорил только по-русски, так что беседа между ним и Лиддоном (чрезвычайно интересная, которая длилась более часа) велась весьма оригинальным способом: Архиепископ говорил фразу по-русски, епископ переводил ее на английский, после чего Лиддон отвечал ему по-французски, а епископ переводил его слова Архиепископу на русский. Таким образом, беседа, которую вели всего два человека, потребовала применения трех языков!

Епископ любезно поручил одному из студентов-богословов, говорящему по-французски, показать нам монастырь, что тот и проделал с большим рвением; среди прочего, он повел нас смотреть подземные кельи отшельников, где некоторые из них живут многие годы. Он подвел нас к дверям двух таких обитаемых келий; когда мы стояли со свечами в руках в темном и тесном коридоре, странное чувство стеснило нам грудь при мысли о том, что за этой узкой и низкой дверью день за днем проходит в тиши и одиночестве при свете одной лишь крошечной лампады жизнь человеческого существа...

Вместе с епископом мы вернулись поздним поездом в Москву, проведя в монастыре один из самых памятных дней нашего путешествия. За обедом в Троицкой гостинице нам удалось отведать два истинно русских угощения: горькую настойку из рябины, которую пьют по стакану перед обедом для аппетита (она называется «рябиновка») и «щи» – к ним обычно подают в кувшинчике сметану, которую размешивают в тарелках.

14 августа (среда)

Утро прошло в посещении Банка и Двора.

Мы пообедали в "Московском трактире" – еда и вино были настоящие русские.

Вот наш счет:

Суп был прозрачный, с мелко нарезанными овощами и куриными ножками, а pirashkee к нему маленькие, с начинкой, в основном из крутых яиц. Parasainok – это кусок холодной свинины под соусом, приготовленным, очевидно, из протертого хрена со сметаной. Asetrina – это осетрина, еще одно холодное блюдо с гарниром из крабов, маслин, каперсов и под каким-то густым соусом. Kotletee были, по-моему, телячьи; Marojenoi означает различные виды удивительно вкусного мороженого: одно – лимонное, другое – из черной смородины, каких я раньше никогда не пробовал. Крымское вино также оказалось очень приятным, да и вообще весь обед (за исключением разве что стряпни из осетрины) был чрезвычайно хорош.

Вечер мы провели уже ставшим привычным для нас образом – у наших гостеприимных друзей мистера и миссис Пенни. Но прежде посетили монастырь с его живописным кладбищем. Среди надгробий, отмеченных, вообще говоря, большим вкусом и художественным чувством, был один крест, в котором горела лампада, со всех сторон защищенная стеклом.

21 августа (среда)

Вскоре после завтрака Лиддону нанес визит граф Путятин; услышав, что мы собирались попытаться осмотреть "Эрмитаж", он весьма любезно вызвался свезти нас туда, и показал нам не только саму галерею, но и Зимний дворец, комнаты, отведенные принцу Уэльскому, часовню и прочие места, недоступные обычному посетителю. На этот раз мы осмотрели ту часть галереи, которую не видели в прошлый раз – Ecоle Russe ("русская школа" - прим. ред.), представляющую особый интерес.

Там висят некоторые совершенно изумительные картины – гигантский "Моисей, освобождающий от змея в пустыне" Бруни, в котором, по приблизительным подсчетам, до 27 футов длины и 18 высоты; масштаб композиции и необыкновенное многообразие в выражении лиц толпы евреев – ужас, мольба, отчаяние – раненые и умирающие – делают это полотно эпическим. Перед глазами у меня так и стоит центральная фигура на переднем плане – цветущий мужчина в смертных корчах, члены которого обвили блестящие кольца змея. Впрочем, возможно, самая поразительная из всех русских картин – это недавно купленный и еще не пронумерованный морской пейзаж: на нем изображена буря – на переднем плане видна мачта тонущего корабля с уцепившимися за нее людьми на фоне огромных валов, вздымающихся к небу, яростный ветер срывает брызги с их гребней, а заходящее солнце пронизывает их бледным зеленоватым светом, создающим обманчивое впечатление, будто он проходит сквозь воду. Я видел подобные попытки в других картинах, но такого совершенства в исполнении мне не встречалось никогда.

Днем мы поднялись на верхушку Исаакиевского собора и насладились открывающимся оттуда видом этого величавого города. В ярком солнечном свете множество белых домов с зелеными и красными крышами выглядели чудесно. Мы пообедали в "Доминике" на Невском, а потом поехали кататься на острова, где обитают высшие классы, – прекрасные небольшие особняки, вокруг которых разбиты очаровательные сады, откуда с приближением зимы каждый цветок придется убирать в помещение. Избранный нами маршрут, очевидно, моден среди людей света – что-то вроде Роттен Роу.

Благодарим издателей за любезное содействие в публикации фрагмента.