Случай Линча

«Твин Пикс» как ремейк сериала «И это все о нем». Из цикла «Исправленному верить»

Автор этой рубрики имеет давнюю склонность внедряться туда, где, по его мнению, некая яркая история не до конца разыграна; либо где исторические и документальные источники в какой-то ответственный момент замолкают или не договаривают. Автору далеко до тыняновской смелости начинать там, где кончается документ. Тем не менее к предлагаемой формуле «Исправленному верить…»  читатель волен, при желании, добавить вопросительный знак.

В Москве Дэвид Линч появился в конце семидесятых, уже успев к тому времени родиться в Миссуле, штат Монтана, отдать дань травке, Дон Хуану и Харлей Дэвидсону, изучить изящество искусств в Бостоне и Пенсильвании и состряпать первую короткометражку, где шесть беспрерывно блюющих и, наконец, разлетающихся на куски голов  безусловно отсылали к «Шести Наполеонам» Конан-Дойля.

Америку он покидал с тяжелым сердцем и легким кошельком. Недавний кинопроект назывался «Ронни Рокет». Главная роль была уготована М. Дж. Андерсону — очаровательному карлику, который будет сводить с ума своей загадочной улыбкой и говорить задом наперед в «Твин Пиксе». Но это будет много позже, а пока идея постановки «Ронни Рокета» заморожена. Цветущая  Америка пока не готова отваливать деньги под всяких человеков-карликов/ластиков/слонов. Эпоха политкорректности  — «Пи Си» — еще не наступила, да и время Линча тоже. Впрочем, уже скоро, с «Головы-ластика» (Eraserhead, 1977 г.), начнется его официальный путь в кино. Но тому предше­ствовал крайне важный эпизод его жизни, до сих пор окутанный глубокой тайной, как выражаются в телепередачах средней руки. «А тайна, — как скажет уже зрелый Линч, — это все».

Счастливый зазор

Покинув Америку, обернувшуюся вдруг мачехой, он отправился в старушку- Европу. Сперва облазил Австрию в поисках знаменитого некогда художника Оскара Кокошки. Затем, убедившись, что родившийся в прошлом веке художник умер, осел в Вене. Есть версия, будто в Вене Линч повстречал русского писателя Сашу Соколова, незадолго перед тем пробившего железный занавес и теперь ждущего попутного ветра, дабы пересечь океан. Именно автор «Школы для дураков» мог открыть Линчу глаза на мистические бездны, что таят в себе Советская Россия и ее официальное искусство, сами того не ведая. Соколов и благословил молодого американца в дальний путь. Меняли, как видим, не только Корвалана на хулигана. Эстетические хулиганы иногда менялись сами.

В советскую столицу Линч прибыл в роли одаренного пытливого янки левых взглядов - этакий выходец из низов, разочарованный политикой американских верхов, увлекшийся Марксом, Лениным и желающий овладеть методом соцреализма на практике. Соцреализм, в лице искусствоведов в штатском, не был готов сразу довериться этому американскому парню. Москва сперва поломалась, при том ломалась она на самом высоком уровне, — Андропов лично следил за ходом дела.

Кто конкретно корпел над делом Линча, неизвестно, но додумались до того, что «нам это на руку» и еще раз на руку — в пропагандистских целях. Пусть «там» лишний раз не думают, что только наши подонки бегут к ним, но вот и их лучшие представители молодежи к нам тянутся. Однако громких акций, вроде тех, что сопутствовали переезду Дина Рида в братскую часть Германии или обретению американским физиком советского гражданства и московской прописки, решено было до поры не устраивать. Следовало хорошенько проверить новенького, привести в образцовый порядок его растрепанное мировоззрение. А уж потом, когда он будет способен на деле явить себя подлинно советским деятелем культуры, можно и преподнести миру сюрприз.

А пока его закрепили за киностудией имени Горького, дабы пообтерся на побегушках в режиссерской группе. Но Дэвид рвался к большому делу и на каждом углу просил доверить ему постановку фильма о людях труда, об их нелегких буднях далеко от Москвы. Азами режиссуры он владел — это было видно, идеологически вел себя безупречно, километрами отсматривал советские фильмы, проникался, вникал. Трудно сказать, кому первому пришло в голову примерить к этому заморскому перцу только что законченный сценарий по  роману Виля Липатова «И это все о нем». Случилось так, что сценарий для шестисерийного телефильма уже был, а режиссера еще не утвердили. В этот счастливый зазор и попал Дэвид Линч.

Он прочел — и загорелся. Его пыл заразил далеко не всех — старые студийные зубры недоверчиво качали головами, отдать серьезную, ответственую постановку пришлому мальчишке! Но и тут фортуна улыбнулась баловню: решили обложить его редакторами и цензорами, а на пилотную серию назначили режиссера-худрука.

Линч едва не провалил всю затею — когда группа уже собиралась в экспедицию, предложил:  нельзя ли выписать из Штатов одного карлика, такого совсем крошечного карлика, который, без сомнения, украсит фильм. Ему было строго отказано. Линч приуныл, но вскоре рассуждал уже о том, что в такой глухомани, в какой будет происходить действие фильма, обязательно должен появиться великан с полсосны ростом. Ему скоро дали понять, что работать придется в диапазоне метр шестьдесят — метр девяносто. Именно такой рост присущ советским людям, такими они и привыкли видеть своих экранных современников. Проведя многоступенчатый инструктаж, его отпустили в Сибирь. Кто бы знал, сколько тут вылезет строгих выговоров и должностных понижений.

В Зазеркалье

Поначалу все шло хорошо. Актеры быстро освоились с энергичным янки, а Евгению Леонову после «Осеннего марафона» и вовсе было не привыкать учить зарубежных друзей тайнам русской речи и волшебству бокалов.

Материал первой серии отсняли как по маслу. Спокойная жизнь рабочего поселка нарушена, обнаружен труп комсомольца Столетова. Для расследования в поселок из Центра приезжает федеральный агент (так его называл Линч, режиссера поправляли, после махнули рукой: освоит язык, сам исправится). С помощью местного лейтенанта милиции он вскрывает потаенные пласты этого странного события, да и вообще подноготную жизни тихого на первый взгляд местечка. С материалом Линч справлялся, и режиссер-худрук вернулся в Москву.

И тут случилось непредвиденное.

Линч оказался свободен, свободен в том разудалом смысле, когда воротят, что хотят. Этого никак не должно было случаться — ведь к нему было приставлено несколько редакторов и людей со смежными функциями. Но климат принуждал их к «Русской», а возраст — к нездоровью. Отношения с тайгой у них категорически не сложились, они все откровенней оставались с утра в гостинице, а вскоре и вовсе перестали выезжать на съемки, оставив своих московских товарищей на произвол комарам и, как выяснилось, темной линчевской фантазии. А Линч по ночам сидел над сценарием. Сценарий ему, в общем, нравился. Но ему не хватало чего-то важного, автор, очевидно, сам не понимал, в какие сферы влез ненароком! Линч кожей и нутром чувствовал эту историю. Чем больше он вживался в нее, тем меньше понимал истинный смысл происходящего. Видения и эпизоды фильма возникали как в бреду. «Я научу их настоящему методу соцреализма!» — восклицал он в минуты просветления. Рассевшись с актерами, он разливал по кругу из мутной сибирской бутыли и пытался донести до них подлинную суть сюжета.

Была ли тут доля рассчитанной провокации с его стороны? некий вызов доверчиво впустившей его системе? Навряд ли. Ему скорее и впрямь стало казаться, что советский идеологический, эстетический каркас хрустнет под его мощным напором, а главное, под напором тех самых истин, транслятором которых он призван стать. В конце концов, он успел познакомиться с русским фольклором, в котором ведьмы и упыри наделены немалыми гражданскими правами, а подчас и нравственно красивы.

С системой такие вещи бы не прошли. Другое дело — актеры. Народ раскованный и не лишенный живости воображения, они в той или иной мере приняли и поняли доводы Линча. Они, конечно, знали, что не следует играть мимо утвержденного сценария, но вокруг тайга, душа рвется на простор, а начальство далеко. «А чего ж, собственно, было не сыграть оборотня, товарищи, — говорил потом на парткоме Евгений Леонов с присущей ему народной интонацией, — оно, конечно, оборотни в нашей жизни явление случайное, но ведь, если вдуматься, не лишенное, так сказать, корней».

Где-то в районе второй серии Линч сделал первые робкие вылазки в мир иной, в мутное, кривое Зазеркалье. В Москву он отправил депешу: нельзя ли сделать сериал серий на тридцать? Нет, нельзя, тридцать серий в СССР не снимают ни про что и ни про кого. И тут Линча понесло. Актеры едва поспевали за ним, все меньше понимая, что они, собственно, играют.

Одни тупо держали полено, другие задумчиво терли накладные клыки, красота замысла ускользала от них. В третьей  серии Линч уже совершенно переставал интересоваться судьбой и телом комсомольца Жени Столетова, в четвертой серии было интересней всего прочего то, удастся ли отыскать в этом городке хоть одного коммуниста, ни разу не пившего кровь, не душившего родных и близких, не летавшего на шабаш по ночам, и есть ли тут такой комсомолец, который не ходил играть с Бобом-оборотнем.

При этом, сразу надо сказать, манера повествования была совершенно беззлобной, по мере сил все утопало в нежных лирических тонах, которые не часто таит пленка «Свема». Так что, будь  комиссия из Москвы духовно шире, она, возможно, были бы снисходительнее и к фильму, и к пятой серии, в разгар которой приземлился ее вертолет, заставив великана, сложенного из трех сибирских статистов, тревожно обернуться.

Сгоряча хотели всех разогнать, но поняли, что слишком много уже вбухано сюда денег, и все с нуля уже не начнешь. Линча отправили в Москву и в тот же день посадили на рейс до Нью-Йорка. Генерал, громче всех на него кричавший, пожалел, что время сейчас не «то». В тайгу срочно отправили другого, проверенного режиссера, рабочие материалы второй и последующих серий уничтожили, все отсняли заново.

И это все о ней…

Прошло немало лет, прежде чем Линч смог вернуться к любимому замыслу. Это был тайный ремейк.  Сперва он хотел назвать его «И это все о ней». В смысле о Лоре Палмер. Но назвал просто и изящно – «Твин Пикс».

Спокойная жизнь поселка была нарушена с обнаружением трупа школьницы Лоры. Для расследования в поселок из Центра приезжал федеральный агент... Как легко и уверенно приступил Линч к съемкам! Только вот что интересно. Сам он снял лишь первые серии, ко второй части фильма почти не притрагивался, сняв лишь последнюю серию. Едва труп Лоры Палмер становится не нужен, и сериал полностью уходит в иррациональный запредел, Линч-режиссер уходит. Конечно, за ним было общее руководство постановкой, но режиссура... это табу оказалось непреодолимо. В первый раз его остановили, во второй раз он сам споткнулся почти на том же месте.

Все же советская власть умела ставить психологические барьеры и обозначать пределы допустимого. При этом порой она бывала вполне доверчива. Тогда, в конце семидесятых, уже после изгнания Линча, цензура, не раз просмотрев материалы первой, линчевской, серии, не нашла там ничего такого, что заставило бы переснимать и этот пилот. Но ведь никто тогда не видел ремейка и не знал, что фильмы, как и совы, бывают не тем, чем кажутся.