Народное кино: «Брат 2» и «Война»

Глава из биографии Алексея Балабанова, написанной Марией Кувшиновой

Публикуется с разрешения издателя. Подробно о книге читайте в рецензии Вячеслава Курицына.

«Илиаду» и «Одиссею» разделяет для нас языковая пропасть: «Илиаду» до сих пор читают в архаичном переводе Гнедича, а «Одиссею» — в переводе Жуковского, одного из создателей современного русского. В «Илиаде» греки приплывают и осаждают Трою, не двигаются с места; в «Одиссее» герой скитается по морям, чтобы вернуться домой.

Первый «Брат» (пришел, увидел, осадил) похож на «Илиаду», второй — на «Одиссею», путешествие с надеждой на возвращение домой (или с правом на надежду). Монохромный мир первого «Брата», гангстеры и желтые пиджаки, Апрашка, кладбищенский холод — сейчас уже архаика, древность, пережитая реальность; все так и было, но тогда. «Московский лоск» второго — до сих пор современность. Примерно тем же путем двигалась страна в последние двадцать лет — из свистящей хтонической провинции девяностых в залитую светом софитов условную Москву эпохи путинской стабильности. В девяностые местом действия (и силы) был рынок, в нулевые — «Останкино»; Балабанов это почувствовал раньше всех.

Легче всего это движение исторических пластов заметить на сверхпопулярном саундтреке «Брата 2» (а музыка в фильмах Балабанова всегда неслучайна). Помимо того же Бутусова, уводящего назад в молодость и восьмидесятническую весну, здесь звучат «Сплин» и Земфира — музыканты без советского контекста и опыта, которые у аудитории однозначно ассоциируются с новым временем; ноль ностальгии. Земфира, которая с только что начавшимися нулевыми сливается намертво, поет песню «Искала», и эта растерянность, попытка определить себя во времени и пространстве — тот самый дух времени, который второй «Брат» в свой черед словил не менее ловко, чем первый.

Балабановская дилогия, если смотреть на нее как на «Илиаду» с «Одиссеей», — это учебник не столько фактографической, сколько сущностной новой русской истории. Но в 2000 году продолжение популярного фильма (еще более популярное) было воспринято критиками не просто враждебно — оно было воспринято с отвращением. «Брат 2» вышел в 2000 году, и все в один голос согласились, что он «Брату» первому даже не родственник», — говорит Денис Горелов.

Цинизм и шовинизм

Первому «Брату» досталось за «гниду черножопую» и «я евреев как-то не очень». Во втором Балабанов как будто задался целью подставиться ещё больше. Юрий Гладильщиков тогда писал в «Итогах»: «Деловой цинизм создателей фильма <…> в том, что (Балабанов и Сельянов) эти двое питерских интеллектуалов прекрасно осознают: иронию в эпизоде про «силу в правде» просекут немногие. Большинство зрителей именно за эту фразу фильм и полюбят. Так же, как за ругательство «бендеровцы» и фразочку «Вы мне, гады, ещё за Севастополь ответите!», обращённую старшим братом Багрова к американо-украинским мафиози (старшой вдруг переделался из негодяя в славного малого и тоже очень-даже-Робин-Гуда). Ведь «кирдык Америке» тоже был воспринят всерьёз и на ура. Часть молодой аудитории, как и герой Бодрова, ищет национальную идентичность через отторжение чужаков. Именно на их деньги, отданные за билеты и видеокассеты, режиссёр с продюсером и рассчитывают».

Критика снова обвинила авторов в расчётливости и постмодернизме, но в часовом фильме о фильме («Как снимался «Брат 2» Владимира Непевного и Тобина Обера) команда и режиссёр совсем не выглядят циниками. Этот короткий док вышел бонусом к DVD второго «Брата» — имя Балабанова уже широко известно, и здесь зритель впервые смог разглядеть его вблизи. «Он очень прямой режиссёр», — говорит американский помреж Брюс Террис, почти в точности повторяя формулировку Никиты Михалкова про «прямой луч», по которому ходит Балабанов. Сам он признаётся в фильме о фильме, что не может следить за тем, как ведёт себя на площадке, потому что тогда не сможет снимать. В одном из эпизодов он на несколько секунд застывает от досады, когда выясняется, что Бодров в удачном кадре надел не те ботинки, — но быстро отходит.

Этот документальный фильм, большая часть которого снята в Америке, — штрихи к портрету постсоветского человека, который попадает в другую цивилизацию, в доброжелательно-равнодушную среду, где не умеют делать из подручных материалов самострелы и пьют на улице алкоголь, спрятав бутылку в бумажный пакет (позднее, в интервью Алексею Медведеву по поводу второго «Брата» Балабанов припомнит этот пакет как пример американского двоемыслия).

Бодров в фильме сетует: Америку сначала много ругали, потом много хвалили — всё это вызывает фрустрацию. Почему люди хотят здесь остаться? Данила не хочет (сам Балабанов к эмиграции и к миграции вообще относился плохо, считал, что человек, где родился, там и пригодился, — не зря у отъезжающих в «Уродах» были подозрительные клетчатые чемоданы). Потребность самоутверждения (или те самые «поиски национальной идентичности»), которую легко расслышать в закадровом комментарии Бодрова, точнее всех выражает безымянная девочка, участница детского хора, исполняющего «Гудбай, Америка!»: «Надо свою моду создавать, а не повторять за другими странами!»

«Я считаю, что «Брат» и «Брат 2» — абсолютно потрясающий срез, откровение и чаяние гигантского количества людей, — говорит Никита Михалков. — Это настоящее народное кино, в котором жажда справедливости играет самую главную роль. И достижение этой справедливости неправедными методами прощается. Такое робингудство по-русски».

Не Балабанов в «Брате 2» придумал нефтяной патриотизм путинской поры — он первым почувствовал на себе и описал то, что должно было вот-вот соткаться из воздуха, принимая гораздо более уродливые формы: уже в конце нулевых фильм показывали по телевизору в день какого-то государственного праздника, по соседней кнопке шло патриотическое ток-шоу с триколорами и Рогозиным, — некогда взбесившее критиков кино на его фоне выглядело поразительно безобидным.

Режиссёр до конца жизни на обвинения в ксенофобии отвечал, что реплики произносит не он, а герои — и вообще люди так говорят, часто не имея в виду ничего конкретного. «Давайте не забывать, что герой из деревни приехал, — добавляет Надя Васильева. — Астахов, например, тоже приехал из деревни и вообще не знал, что существуют евреи». Она уверена, что обвинения тогда посыпались «из-за бреда мозгового, человеческого»: «Мне кажется, что это внутренний комплекс людей сыграл свою роль. Просто Лёша говорил о том, о чём в приличном обществе не говорят, — считается, что это плохо. Он всегда говорил правду во всём. Ну во всём буквально, а я просила его: «Молчи». Потом, правда, он мне тоже сказал, что я сама должна почаще молчать, а я ему отвечаю: «Я с тебя пример беру».

Предательство русского рока

Вторая претензия, которую предъявляли «Брату 2», — едва ли не предательство русского рока, поворот к попсе самого презренного толка. В фильме саму себя сыграла Ирина Салтыкова — тогда она воспринималась как вторая заварка с Натальи Ветлицкой (а та, в свою очередь, была второй заваркой с Мадонны и Кайли Миноуг).

Сегодня, когда эта дихотомия — хороший русский рок и плохая русская попса — уже не актуальна, Ирина Салтыкова в роли мимолетного московского увлечения Данилы выглядит на экране удивительно органично. Вчерашнее зло назавтра превращается в объект ностальгии, и её появлению радуешься, как собственным детским фотографиям. Но главное, когда спадают напяленные временем идеологические шоры, понимаешь — и у Салтыковой своя правда. Её отрицает главный герой, но не отрицает Балабанов (это к вопросу о том, насколько он совпадает со своими персонажами). По сценарию поп-певица на критику Данилы отвечает: «Я эту музыку пою!» (В «Кочегаре» одна из героинь так скажет о Дидюле: «А что, он мне нравится!») Позднее песня Салтыковой прозвучит на саундтреке «Жмурок» — во время сцены в бильярдной.

«Света Бодрова прислала трёх претенденток: одна из них, помню, Алена Свиридова, кто-то третий и Салтыкова, — вспоминает Надя Васильева. — Лёша сказал: «Ну конечно, вот эта». Все на него набросились: «Как же ты можешь?». А он: «У каждого мужчины есть мечта — завести роман с блондинкой. Это жениться все хотят на приличных и брюнетках». И как ему досталось за фразу Салтыковой: «Там мальчик такой губастенький». Как он мог?! Противная поп-звезда опустила героя, который был в «Брате»! «Губастенький мальчик» — это так пошло, как же так можно?»

«Я сходил к Ирине, с ней познакомился. Для начала ― она красивая. Я её где-то видел по телевизору, и она мне понравилась, — вспоминал Балабанов, — Она жила в каком-то совершенно убогом месте. У неё на полу матрас лежал, а она на нём лежала. Я с ней встретился и говорю: «Давай в кино сниматься». Она посмотрела на меня подозрительно, но согласилась. Оказалась нормальной. Она вообще хороший человек. Абсолютно точно вошла в роль такой немного стервозной тётки, не переиграла. Я никому больше и не предлагал».

Несмотря на Салтыкову, саундтрек «Брата 2» — тур де форс и одновременно лебединая песня русского рока. «Лёша мне сказал: «Я хочу туда музыки накачать, сколько влезет — проверить (как это работает)», — вспоминал Сельянов, — Я сразу понял, что это очень правильная мысль для такой картины. Саундтрек «Брата 2» — отдельная страница нашего кинематографа».

Летом «Брата 2» показали на «Нашествии» в Раменском, 9 сентября включённые и не включенные в саундтрек музыканты сыграли в «Олимпийском» концерт «Брат 2» живьём». Позднее программу провезли по нескольким городам страны и показали даже в Киеве, где живут люди, отвечающие за Севастополь. На этом история русского рока более-менее закончилась: в застывшем на отметке «начало нулевых» плейлисте «Нашего радио» до сих пор крутятся песни из этого саундтрека. «Брата» и «Брата 2» повторили на «Нашествии-2013» в память о Балабанове; Бутусов последний раз споёт у него через год, на финальных титрах фильма «Война».

Попсовое кино

«Брат 2» — дорогое кино и попсовое, — говорил Балабанов в 2009 году, — Оно чуть-чуть дольше получилось, чем планировалось, но народу очень нравится, больше чем первый (фильм). Народ рыдал в зале. Когда Витя говорит: «Ты мне ещё за Севастополь ответишь», зал просто падал, аплодисменты, крики, хохот всё время. Это такой восторг. На «Кинотавре», когда вручение призов было, говорят: «Главный приз фестиваля вручается…» — и вся площадь: «Брат 2!» Как сейчас помню. А нам ничего не дали. Это все критики пишут, что первый «Брат» хороший, а второй — плохой. На самом деле это два разных фильма, объединённые общим героем».

«Когда мы уже решили снимать «Брата 2», мы с Лёшей сразу сказали друг другу, что будем делать совершенно другой фильм, — подтверждает Сельянов. — Они вообще разные — по идее. Нам было важно, интересно профессионально сделать другой фильм — не вот то же самое с новым сюжетом, а другой».

Обе картины намеренно отличаются даже по цвету. «В первом «Брате» был золотистый оттенок, — вспоминает оператор Сергей Астахов. — Второй обыкновенный цветной, но есть тёплые тона. По идее, зритель должен чувствовать разницу на уровне подсознания».

Жанр второго фильма Сельянов и Балабанов для себя определяли как комедию: «Мы друг другу это слово назвали — «комедия», — говорит Сельянов. — В общем, это была достаточно сознательная установка. Мы больше к этому слову не возвращались».

В тот момент, когда в мае 2000-го на премьере «Брата 2» в кинотеатре «Пушкинский» публика аплодировала фразе «Вы мне за Севастополь ещё ответите», уже существовала лукавая формула балабановского кинематографа: «один фильм для себя, другой для зрителя». Позднее, когда схема, по которой за «народным» фильмом следовал «артхаусный», дала сбой, Сельянов признался, что придумали её журналисты, а они с Балабановым просто не стали возражать. «Он и сам говорил даже часто: «Один попсовый, один нет». Ему в принципе интересно и то и другое, — вспоминает Сельянов. — Он-то считает, что они все для зрителя».

Известно, что сначала Балабанов хотел делать трилогию: первая часть в Петербурге, вторая в Москве, третья — в Америке: «Начал писать, смотрю — скучно ― и решил объединить. Получилось правильно, что объединил». «Ещё во время съёмок первого «Брата» у нас были разговоры про «Брата 2», такие необязательные: типа, вот он едет в Москву, а потом он едет в Америку, — вспоминает Сельянов. — Не имели в виду ничего конкретного, нам просто этого хотелось. Не только зрителям, но иногда и создателям хочется пожить ещё со своим героем. Не было никакого расчёта, было наше желание еще в это поиграть, это прожить».

Сельянов вспоминает, что даже с заранее очевидным хитом тогда было наивно рассчитывать на серьёзные заработки; в стране на момент выхода второго «Брата» работало около сорока современных кинотеатров: «Я не знаю, что должно было произойти, чтобы мы на нём заработали. Бюджет там был уже совершенно другой и по тем временам ― огромный [5-05]. Фильм собрал миллион долларов в кинотеатральном прокате ― это была колоссальная цифра. Он имел сумасшедший успех, но даже при этом успехе, после проката, DVD и телевидения «Брат 2» не вернул деньги. На телевидении тогда закупочные цены были ничтожные».

На вопрос о том, не было ли у них желания заработать если не денег, то народной любви, Сельянов, однако, отвечает утвердительно: «Не буду отрицать, наверное, как-то это присутствовало».

«Огромный» бюджет, несмотря на то что «Брат» был уже брендом, собрать оказалось непросто. «Это было серьёзное испытание для меня и для Балабанова, — вспоминал Сельянов. — Я понимал, что один в то время потянуть его не в состоянии. Понимал, что надо будет найти сопродюсера и считал, что это будет очень легко. Предлагал половину. У меня было пять — это месяцев за пять — полноценных сопродюсеров, которые говорили: «Да, конечно, не вопрос». И ещё четыре, которые готовы были поучаствовать, но не половиной бюджета, а тысяч по триста, то есть процентов 20–25. Мне казалось, что я могу выбирать, но за месяц до начала съёмок у меня не осталось никого — по разным причинам. Про некоторых я знаю, почему, — были какие-то обстоятельства; про кого-то до сих пор не знаю. Где было взять деньги? Помню два момента невероятной концентрации, когда всё могло рухнуть, и я их преодолел. В узко продюсерском смысле «Брат 2» был в моей биографии самой тяжёлой историей. Но во многом благодаря Балабанову со всем этим удалось справиться. От него требовалось, чтобы он правильно придумывал и быстро снимал, что он и делал. Это тот случай, когда дружба… Не знаю, как это назвать… Когда отношения, которые больше, чем отношения режиссёра и продюсера, играют реально существенную роль для того, чтобы процесс случился». На вопрос, превозмогали ли они эти сложности друг для друга, Сельянов отвечает: «Ну да».

Дороговизна проекта объяснялась в том числе и необходимостью снимать в Америке: надо было отправить русскую группу в Чикаго и заплатить американским специалистам. «Там работать достаточно просто, даже разрешения не нужно, чтобы на улицах снимать, — вспоминал Балабанов. — Мы приезжали и снимали всё полулюбительским способом. Очень много неартистов в фильме, в основном все (американцы) неартисты. Люди в чёрных районах, полицейские — они настоящие были. Для полицейского такая сложность была сказать: Fuckthoseniggers. Он произнес, но стеснительно так. Просто это политически некорректно». «В кино вообще с городом работать тяжеловато. Самое приятное — в Америке, — вспоминает Астахов. — Заплатил муниципалитету, тебе закрывают улицу от стольки до стольки. По расстоянию и по времени. Для меня было потрясением: мы приехали выбирать натуру в Чикаго, наверное, месяца за полтора до съёмок. Выбрали места, они повесили плакатики на столбики с уведомлением, что через такое-то время просьба машины здесь не ставить. Мало того, что машин не было, — плакатики остались целы. А здесь, помню, когда мы снимали «Уродов», один «запорожец» нам страшно мешал, мы начали его двигать руками, прибежал какой-то прапорщик или мичман и нас чуть не побил всех. В Америке мы были около месяца, и там у нас уже были другие возможности. Можно было стрелять, гонки устраивать, перекрывались улицы. Уже было похоже на настоящее кино. Оно и выглядит по-другому; но если по душевности, то первый «Брат», наверное, лучше. Если бы был третий, то я бы поучаствовал, хотя бы в память о ребятах, которые погибли. Думаю, что это было бы им своеобразным памятником».

Третьего фильма, как известно, не случилось, но в начале нулевых зрители верили, что продолжением дилогии станет фильм «Война».

Балабанов на войне

Во время съёмок «Войны» на площадку в Кабардино-Балкарии, Осетии и Чечне приезжали зеваки — люди были убеждены, что Балабанов делает «Брата 3». Сергея Бодрова в гриме «кавказского пленника» — капитана Медведева никто не узнавал. «Не сериал же бесконечный снимать. У Бодрова здесь другая роль», — со смехом говорит Сергей Сельянов в фильме Петра Шепотинника «Балабанов на войне».

Шепотинник делал своё документальное кино на съёмках «Войны», доделал в 2008-м, и это, наверное, самое личное интервью Балабанова — трудно найти другие видео, в которых он так бы раскрывался перед чужой камерой.

Над сценарием режиссёр начал работать ещё в 1998 году, когда первая чеченская уже закончилась, и продолжил после второго «Брата» и аварии на съёмках «Реки», в которой, не успев доиграть свою роль, погибла якутская актриса Туйара Свинобоева.

«Во-первых, война (вторая чеченская) тогда шла, — вспоминал Балабанов в 2009-м. — Во-вторых, я познакомился с ребятами, которые в ямах сидели. Они мне очень много рассказали про это всё ― про чеченцев, про зинданы. Достаточно страшные истории про то, как пальцы отрубают. Одного парня просто из Москвы украли — в фуре со стекловатой вывезли в Чечню на Новый год. Папа у него богатый просто очень был. Я встречался в Москве с теми, кто выжил. Очень многие не вернулись просто. И я решил сделать кино».

Солдат-срочник Иван вместе с товарищем попадает в плен к чеченцам. Полевой командир Аслан Гугаев ценит его за умение пользоваться компьютером и ведёт с ним задушевные разговоры. Вскоре в деревню доставляют ещё двух заложников — пару английских актёров, которых ради выкупа похитили во время гастролей в Грузии. Ещё через несколько дней всех четверых перевозят в другую деревню, где в зиндане сидит полупарализованный капитан Медведев. Аслан отправляет англичанина на волю, чтобы он собрал деньги на выкуп невесты, Ивана выпускают вместе с ним; через несколько месяцев оба вернутся в Чечню — спасать заложников. На открывающих титрах звучит чеченская песня про величие Аллаха («попса своего века»), на финальных — «Моя звезда» Бутусова.

В сценарии главного героя зовут Иван Задоломов, в фильме ненужная ирония отброшена — он стал Ермаковым. Сыграл его девятнадцатилетний Алексей Чадов — парень из Солнцева, который решил выбираться с окраины и поступил в театральное училище. В 2009-м Балабанов не вспомнил, как он нашёл Чадова, — или не захотел вспомнить: в позднейших интервью он говорил, что актёр «сдулся». «Ингеборгу я взял, потому что она английский знала, — чтобы англичанку сыграть, — вспоминал режиссёр. — Дело достаточно дорогое было, всё-таки это экспедиция длинная. С вертолётами, с истребителями. За это деньги платить надо, истребители же не просто так летали. Англичанина я только одного мог себе позволить». На съёмках Балабанов дразнил рыжего британского актёра Иэна Келли «капиталистом» и не рассказал ему, что группа едет в зону контртеррористической операции, — выяснилось это уже в Ханкале. В нулевых Келли написал несколько популярных исторических книг и в 2010-м сыграл отца Гермионы Грейнджер и позднее с гордостью вспоминал, что побывал на фронте. На съёмках он всё время читал «Войну и мир».

«Война» — очень хороший фильм, жёсткий, — вспоминает Сергей Астахов. — Работать тяжело было с точки зрения психологической. Мы до этого посмотрели кассеты, где по-настоящему убивают людей, записанные боевиками. Это зрелище произвело очень сильное впечатление, я даже не ожидал от себя. Наверное, дня три ходил, как стукнутый обухом по голове. Я любил тельняшки носить, и там одного десантника в тельняшке убивали. Так вот, пока мы жили в горах, я почему-то тельняшки не надевал. Но в остальном были нормальные киношные трудности. Например, в сценарии было написано всего две строчки: «Плот стремглав несся по реке. Они садили из всех видов оружия по едущему параллельно автобусу с боевиками». Всего две строчки, а мы снимали дней пятнадцать, причём с риском для жизни — река меняла русло каждый день. Надо было, чтобы плот прошёл, на нём сидели бы люди, и главное — мы не должны были плот этот упустить, потому что там дальше страшные пороги. Рассчитывать, что мы его (потом) поймаем, было нельзя. Мы пускали плот на стальном тросе, достаточно сильном, он был под водой. И когда трос натягивался, плот начинал погружаться в реку, и людей просто смывало. Балабанов хотел, чтобы на плоту были все актёры, — это не особо было нужно, потому что план был очень общий. Чадов, хоть он спортсмен, один раз посидел и сказал: «Лёша, я не могу». А Балабанов хотел, чтобы и Ингеборга села, и Серёжа Бодров. Тогда я не выдержал и сказал ему: «Лёша, ты хочешь, чтобы была ещё одна «Река»?» Помню, когда я это произнёс, он замолчал, сник и сказал: «Пусть сидят каскадёры». А с актёрами мы потом выбрали место поспокойнее. Плот шёл вдоль берега, трос был привязан к трактору, и в самый последний момент, когда плот приближался, трактор вытаскивал его на берег — таким образом мы сняли актёрские планы. Это было достаточно сложно. Конечно, мы максимально старались защитить людей. Там, где они переходят реку, они привязаны. МЧС нам очень хорошо помогало. Вообще снимать в горах тяжеловато».

Неполиткорректный «Кавказский пленник»

«Я думал, что на войне две правды — одной стороны и другой, а получилось не так, получилось, что их гораздо больше, — говорит Балабанов в фильме Шепотинника. — И те, кто рядом с войной, один и тот же факт излагают совершенно по-разному. Меня там загрузили информацией, и я решил, что всё правильно сделал: вот война, а дальше сами судите».

В «Войне» Балабанов даёт слово и Ермакову, ожидающему суда за преступления в отношении мирных жителей (рядовые всегда оказываются крайними), и Аслану, с презрением рассуждающему о русских слабаках, и «либеральной журналистке», которая предполагает, что резкие оценки Ивана вызваны его озлобленностью.

В картине Шепотинника Сельянов вспоминает уже реальную журналистку (не названную по имени, но это Елена Масюк), которая занимала прочеченскую позицию просто от восторга, что ей доступен полевой эксклюзив. Потом она сама оказалась в плену и впоследствии называла своих похитителей «нелюдями». «(Понятно), чего стоят идеология и оценки, не обеспеченные опытом, — говорит у Шепотинника Сельянов. — Идеологии здесь нет, здесь есть опыт — тайна жизни, к которой хочется прикоснуться».

«Мне люди интересны, которые там живут, — говорит в том же фильме Балабанов. — <…> Мы стали слабыми, а свято место пусто не бывает. Также произойдёт и с нами, с Америкой и всеми делами. Сейчас показывают по телевизору талибов, а я с ними жил — им насрать на телевизор. У них энергии много. <…> Ты вот сядешь в самолёт (чтобы его взорвать)? И я не сяду, а они садятся. Ваххабизм проникает, ислам на семь веков моложе христианства. Но я про это не хочу кино снимать».

Сам Балабанов называл свою картину «неполиткорректным «Кавказским пленником». «Картина честная, Лёшина картина, его позиция, и во многом я с ней согласен», — говорит Астахов. Он же описывает один из эпизодов «столкновения цивилизаций» на съёмках: «Нас в горах возил на камервагене некий татарин по имени Славик, хороший парень. Утром и вечером молился на коврике. Ели мы там всё время говядину и баранину. Целый месяц, она уже приелась. Потом спустились вниз. Во Владикавказе у нас был эпизод, когда герои в кафе говорят с особистом по поводу выкупа, и там рядом жарят шашлыки. Балабанов попросил, чтобы шашлыки были только свиные. Запах невероятный, слюни у нас текли. И когда закончилась съёмка, мы подошли к этим шашлыкам, а Славик уже был там и поглощал свиной шашлык. Я ему говорю: «Сла-а-вик! Как же так?!» Он мне в ответ: «Я всё понимаю, но так вкусно, так вкусно…» Смешной такой эпизод. А в основном хорошая была работа».

В отличие от «Братьев», «Война» не вызвала бурных дискуссий. Позиция Балабанова в начале нулевых была определена — критика считала, что его безвозвратно унесло от поэзии «Счастливых дней» в патриотизм, путинизм, на территорию простодушного народного кино про «силу» и «правду».

«Актёры играют хорошо, особенно Алексей Чадов. Больше, честно говоря, сказать нечего. Потому что всё остальное — это то, о чём всегда говорят, когда всплывает фамилия Балабанова: о силе, о правде, о силе в правде, и о том, что правда — она у каждого своя, о политкорректности и о неполиткорректности, о брате-один, брате-два, брате-три и сёстрах-четыре, о том, что русские своих на войне не бросают, о том, что всем кирдык, и о том, что Данила — наш брат, а Путин — наш президент, и о том, что не брат ты мне, гнида черножопая. Как бы всё это важно ни было, но нельзя пять лет подряд бубнить одно и то же. Скучно становится», — писал Алексей Казаков в «Афише», главном тогдашнем издании для молодой прозападной аудитории.

Путин появился в одном ряду с Данилой после того, как газета «Комсомольская правда» разместила на улицах российских городов свои рекламные щиты: «Данила — наш брат. Путин — наш президент». «Я участия обсуждении проекта не принимал и предпочел бы, чтобы этого плаката не было», — говорил в одном из интервью Бодров. В 2000 году он в числе других деятелей культуры подписал письмо Бориса Березовского «Россия на перепутье»; в нём предлагалось создать новое демократическое движение — очевидно, для противостояния Путину. Вряд ли кто-то тогда понимал истинные мотивы теряющего влияние олигарха — Балабанов был уверен, что его товарищ вступил в партию по наивности. Ему Березовский тоже предлагал вступить, но он отказался. Гораздо сильнее Балабанова заинтересовало предложение снять кино по «Большой пайке» Юлия Дубова, но режиссёром картины «Олигарх» в результате стал Павел Лунгин, а одним из сопродюсеров — Сельянов. Премьера «Олигарха» в «Пушкинском» состоялась почти сразу после Кармадона; на Сельянова было страшно смотреть.

Кино о кино

Когда пересматриваешь «Войну», этот до сих пор любимый народом фильм сегодня, замечаешь, насколько для Балабанова он личный. Это проявляется и в мелких деталях (товарищ Ивана после освобождения из плена собирается поступать в Горьковский институт на переводчика), и в параллельном, чисто балабановском метасюжете: «Война» — в большой степени кино о кино. У Шепотинника режиссёр с хитрой улыбкой соглашается с вопросом интервьюера: «Фильм ведь не про войну?» — «Не про войну. Человек прочитает, придёт — и ошибётся».

И в сценарии, и в самой картине, и у Шепотинника упоминается слово shoot, что по-английски означает и «снимать», и «стрелять»; этот факт явно завораживает режиссёра и его группу. Открывающие кадры — военная хроника, невольно напоминающая о полевом снаффе, который так поразил Астахова. Драматургически фильм представляет собой видеоинтервью сидящего в изоляторе Ивана, а все основные события — его флешбэки. Перед возвращением в Чечню англичанин получает от спонсора камеру и заказ на фильм о спасательной операции. Именно его записи становятся основаниями для обвинения Ивана в применении силы по отношению к мирным жителям (на самом деле снимал Астахов, как и персонаж Иэна Келли, закрепивший на голову камеру); кино, сохранившее для посмертной жизни Трофима, в «Войне» становится свидетелем не защиты, но обвинения.

Так, в «Войне» Балабанов впервые проявил интерес к цифровым камерам, которые в начале нулевых активно вторгались в кинематограф и повседневную жизнь. При его профессиональной консервативности (все фильмы режиссёра, кроме последнего, сняты на плёнку), он одним из первых в нашей стране заметил феномен и даже попытался рассмотреть его вблизи. В 2007 году компания СТВ объявила о запуске молодёжного проекта «Кино»: желающим предлагалось снять своё видео на цифровую камеру или мобильный телефон — хронометраж пять минут, из лучших Балабанов смонтирует картину.

«Он наблюдал за своими сыновьями, главным образом, за Федей и его друзьями, ему стало интересно: а как они, что они? Аудиовизуальная часть нашей жизни привлекает молодое поколение, в том числе в плане собственных каких-то этюдов, тем более что это уже довольно давно стало просто, — вспоминал Сельянов. — Лёша хотел сделать проект, в котором школьники снимают какие-то фильмы. Вокруг этого предполагалась некоторая человеческая история — у каждого мальчика, у каждой девочки. Нам прислали три тысячи штук, один из них Лёша отобрал, ещё два были на прицеле. Но не сложилась сама история. Контуры её были, мы ещё и к сценаристам обращались, одному-двум. Сценаристы тем более не справились. Идея была очень забавная, любопытная, но не была исключительно важной, этапной ни для меня, ни для него».

Позднее почти та же концепция воплотилась в нескольких проектах Александра Расторгуева и Павла Костомарова: из любительских съёмок они смонтировали фильмы «Я тебя люблю» (2011) и «Я тебя не люблю» (2012), их эксперименты продолжаются на проектах «Срок» (позднее «Лента.doc») и «Реальность». Кажется, в 2007-м для подобного эксперимента ещё не пришло время, и заниматься им должны были другие люди.

Расставание с «Кино» прошло для Балабанова безболезненно — это был не единственный его несостоявшийся проект.