Апория Антона Николаева

О том, как догнать черепаху Зенона, ловя чёрных и белых бабочек

Серьёзный разговор о чем бы то ни было следует начинать, договорившись о терминах. Иначе получается не серьёзный разговор, а бессмысленный ор. Почему? Да потому, что сущее начинает быстро-быстро множиться без всякой необходимости (по принципу «бритвы Оккама»). А ещё потому, что недопонимание или глупость начинают приписываться злому умыслу (это уже бритва Хэнлона). В общем, перед началом серьёзного разговора вспомните симпатичный принцип программистов под названием KISS: Keep It Simple, Stupid, то есть не усложняй, дурила, а то программа обязательно начнёт глючить. Тоже из бритв.

Услышав слово «апория» все обычно вспоминают Зенона Элейского и пресловутую историю про то, как спортсмен высоких достижений Ахиллес не смог догнать черепаху. Логический вывод Зенона о том, что движение не может закончиться из-за необходимости учесть бесконечное число точек в заданной последовательности, до сих пор производит впечатление на пытливые умы. Напомню эту логику: бесконечная последовательность следующих друг за другом микрособытий сопротивляется идее завершаемости заданной бесконечности. Ахиллес пробежал что-то, но и черепаха за это время тоже продвинулась вперёд. Он бегом, и она чуть-чуть ― и так до бесконечности. Из другой апории Зенона следует, что движение и начаться-то не может. А то ещё есть у него история про стрелу. В полёте она каждое мгновение покоится в определённой точке пространства, значит, никакого движения вообще не существует. Просто? Не очень. Самое известное (хотя недостаточное) возражение на эти логические выверты Зенона описал наш Пушкин:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Вот именно. Чувственный опыт здесь не работает.

Без необходимости никогда не верьте глазам своим. И словам тоже не верьте. Номиналисты, например концептуалисты Средних веков, считали, что слова ― лишь звуки, «колебание воздуха» и существуют они «после вещей». Существует и прямо противоположное мнение. Сложные отношения слова и вещи занимают философов и художников-концептуалистов сегодня не меньше, чем в Средние века.

Но я что-то далеко ушла от первоначальной цели ― поговорить о картине Антона Николаева «Неправильное определение», которая мне очень нравится. (Вообще-то Антон ― мой сын, но, я верю, что нравится не поэтому.)

Помните рисунок Магритта ― курительная трубка с надписью «Это не трубка»? На первый взгляд он прост, как правда. Или страница из учебника ботаники ― фигура и латинское название рядом.

Самая первая версия этой трубки была, между прочим, каллиграммой ― фигурой, составленной из букв её названия. Потом Магритт отказался от этой затеи, думаю, как слишком вычурной. В первоначальном смысле слова «каллиграмма» (или арабеска) ― это именно узор, включающий арабскую надпись. Одна из функций каллиграммы ― избежав риторики, сделать возможным повтор, фигуру риторическую. Красиво? Красиво. Другая функция ― захватить вещь в ловушку двойного представления, репрезентации то есть. Тоже неплохо. Но если вы спросите прямо, в лоб, зачем я все это говорю, вынуждена буду признаться, что никакой практической цели в пассаже о каллиграмме нет.

Просто я не могу иначе рассказать о прелести игры с различными языками, вербальными и визуальными, о том, что многим людям это доставляет огромное незаинтересованное удовольствие. Эйдос, логос…

Но кто не философствовал, тот не поймёт.

Вот Антон Николаев как раз всё свободное время философствует. Хотя свободного времени у него не так много, как кажется, ― он постоянно ездит в провинцию и снимает там фильмы, избегающие законченного высказывания. Как бывший ученик Осмоловского (самого раннего!), он занят разными конкурирующими программами левого толка, не брезгуя ни одной, митингами, шествиями и яростным обличением в Сети либералов, олигархов, оппозиции, власти и разных других движущих сил реальной политики. Последнее время ― турок. Только народ вне подозрений. К тому же он всё время рисует с натуры в людных местах и пишет картины (холст, масло). Иногда там появляются слова, тоже избегающие структурности и законченности высказывания.

«Неправильное определение» ― неожиданная работа, структурная. Там большая чёрная бабочка.

Бабочками Антон занимался долго и почти профессионально (был даже допущен в Новосибирске к описанию архива энтомолога-лепидоптериста Коршунова). Разговор о бабочках может оказаться серьёзным, так что давайте договоримся о терминах.

Апория (буквально «безвыходное положение») — это логически безупречная ситуация, которой нет и не может быть в реальности. В отличие от апории, парадокс, например, ― это ситуация, которая как раз может существовать в реальности, хотя убедительного логического объяснения не имеет. Предложенная Антоном «апория» не просто может существовать в реальности, она существует в ней повсеместно и в большом количестве в виде бабочки Aporia sp, белянки боярышниковой («sp» означает, что дальнейшая видовая идентификация этой бабочки затруднительна). Знакомая каждому ребёнку боярышница распространена широко, как капустница. Тоже беленькая такая, но с хорошо прорисованными тёмно-серыми жилками на крыльях. Названия ребёнок может не знать, но если он и не держал её в руках, то видел сто раз. Особенно прошлым летом, когда их было пугающее количество повсюду. Эти самые «апории» висели гроздьями на цветах и, умерев, устилали проселочные дороги. Парадокс в том, что на картине Антона изображена не она, не Aporia sp! Там чёрная бабочка со зловещей прозеленью на крыле.

Бабочка, бабочка, а почему у тебя такие длинные усы?

В общем, это не боярышница. В общем, «Это не трубка» Магритта ― только наоборот.

Мы были предупреждены о «неправильном определении», но вооружены не были, так как оно, неправильное, состоит из слова «апория», и потому вполне может оказаться двойным агентом и определением правильным.

Вопрос, кто эта чёрная бабочка в позе кенгуру, остаётся без ответа. Если верить слову, беленькая Одетта, если изображению ― чёрная Одиллия. Так что придётся на время снять проблему веры.

Действительно, чему верить, если не глазам и не словам? И как верить? Существует, конечно, немало предложений. Логика парадокса Августина ― верую, чтобы понимать. Логика Абеляра ― понять, чтобы уверовать. Тертуллиана ― верую, ибо абсурдно. Реальность, пойманная и представленная Антоном, не предлагает ей верить, зато она не оставляет нам надежды её проверить и что-то изменить в этой странной двойственности. Эта реальность ускользает от неправильного (или правильного?) определения в сторону безмятежных логических игр и тестов на IQ. Она откровенно лжёт Антону-автору и всем нам, но за руку её не схватишь.

Неожиданно для меня, эта реальность оказалась уязвима на уровне изображения, точнее, на чувственном уровне материала. Я чуть выше, вслед за Зеноном и Пушкиным говорила, что чувственный опыт не помощник в случае апорий. А вот и помощник!

Алкидная эмаль, выбранная художником для «Неправильного определения», хороша, как известно, только для грубых и вечных основ типа бетона. На холсте её дни сочтены. Aporia sp, висящая над моим компьютером, обнаружила свою недолговечность, начав потихоньку терять чешуйки чёрного крыла. Обнажая белый холст. Как коллекционеру, мне, конечно, больно это видеть. Но я верю, что в данном случае пресловутый «эффект бабочки» не сулит ничего ужасного в будущем. Скорее, наоборот. Верю я, наверное, по Абеляру, потому что поняла ― «неправильные определения» не вечны. Несуществующая реальность апории как логической конструкции ― жива и нас всех переживет. Но она же не существует. Ей простительно. Во всех других случаях следует верить глазам своим и словам, как бы «неправильно» они ни выглядели и ни звучали. Эта мысль греет даже в таком непривычном формате, как обречённая исчезнуть картина.