
Столетие Бориса Слуцкого. Пять стихотворений
Он был солдатом, он умер на моей земле, я его помню
7 мая 2019 Игорь МанцовПять лет, как Игорь Манцов написал этот небольшой текст, а поэту Борису Слуцкому сегодня 100 лет, и перечитать никогда не поздно. На репродукции — портрет Бориса Слуцкого работы изумительного художника Ирины Затуловской.
***
Карл-Густав Юнг ввел в обиход понятие "синхронизм". Грубо говоря, это такое микрочудо — легкое совпадение, никого ни к чему не обязывающее, но говорящее о том, что где-то в потустороннем пространстве нас слышат, нам отзываются. Делай с этим, что хочешь.
7-го мая загорелся перечитать советского поэта Бориса Абрамовича Слуцкого: невероятно нравился мне в юности — четверть века назад. В руку сами прыгнули потрепанные сборники. И как только отыскались. Прочитал с прежним восторгом от корки и до корки.
Википедия с готовностью выдала: родился 7 мая 1919 года в городе Славянск, умер 23 февраля 1986 года в городе Тула.

Некоторый даже перебор с синхронизмами: про 7 мая и про 23 февраля все понятно, но Славянск, которым открываются сегодня все новостные выпуски... и Тула, где я в данную секунду и живу, и пишу. Впрочем, я не выбирал. Слушал какую-то музыку, читал старинные французские романы, а Слуцкий влетел в голову помимо моей воли.
Я хотел бы вместить сюда десять, тридцать пять, пятьдесят его стихов — один другого лучше.
Когда в стране принялись обнародовать то, что ранее запрещали, мне казалось это нормальным. Правда, настораживало, что Бродским вытесняли Слуцкого, а "Машиной времени" — "Самоцветы". Мне-то представлялось, что по законам плюрализма Бродский должен к Слуцкому добавляться. Но что вышло, то и вышло. Настало время добавлять к канонизированному Бродскому выселенного на задворки памяти, если не в гетто, Слуцкого.
Эта почти наглая интонация и вызывающая поза сводили меня с ума. Теперь же, в ином возрасте и с другим опытом, я отстранился и для начала холодно отметил: манерность, чрезмерность. Как вдруг:
Тот же вроде бы тон, та же бойкая интонация. Однако упираешься во что-то неопровержимое. В двух последних строчках индивидуальное и манерное растворяются в многомиллионном человеческом океане. Упираешься в документ. В учетную карточку. В индивидуальный поступок и личный выбор. Дальше — тишина. Стихотворение внезапно обрывается. Сорок третий и сорок первый, партия и армия — теперь уже вневременные мифопоэтические категории, но кроме того — реальные сводки Информбюро, непридуманные вести с кровавых полей. Мы все и всё про это знаем. На уровне коллективного бессознательного.
Не пропаганда, а исключительной силы художественный жест: в пределах двух весьма ловких четверостиший пижон вливается в народ, и это слияние меня, крайнего индивидуалиста, не травмирует, но восхищает.

В другом стихотворении о погибшем, вяло распластавшем большие руки солдате, Слуцкий методично перечисляет пропагандистские клише как антисоветского характера, так и просоветского. Но в финале одним поэтическим движением отменяет любую пропагандистскую трескотню:
Последняя правда о подвиге, которому Слуцкий был ежедневным свидетелем на протяжении нескольких военных лет. Погибший за Родину не поддается описанию в психологическом ключе, этот стиль для него мелок.
В финале его хрестоматийного стихотворения "Лошади в океане" солдат жалеет гражданских, рыжих и гнедых, случайных и неприспособленных. "Лошади в океане" — все те, кто не подписывался сражаться, не вступал в партию и в армию, но ненароком стали жертвой. Поразительная точность интонации: А все-таки мне жаль их…
За этим а все-таки видится привыкший к каждодневной обоюдной жестокости воин-рассказчик. Ради этого а все-таки стихотворение, в сущности, и написано.
Внезапная вспышка красоты на материале гибели, отчаяния и кошмара. Но так нельзя!
Так нельзя, и поэтому вместо реальных "гражданских" у Слуцкого все-таки лошади, а не люди. Вдобавок дело происходит в далеком океане, и корабль не наш, а иностранный. Так — не страшно? Да, так чуть менее страшно. Так похоже на сказку, и так легче поверить. А настоящей военной правды никому лучше не знать, и в стихи она, естественно, не вмещается.
Слуцкий очень большой поэт. Он стилизует свои высказывания под прозу жизни и под невозмутимый протокол. Тем изобретательнее его работа, тем сногсшибательнее его открытия, его чудеса.
Он был солдатом, он умер на моей земле, я его помню.
***
***
***
***