Украинское "Племя" в Канне

Лучше молча

Три из четырёх призов каннской Недели критики - Гран При, Открытие Недели и приз, покрывающий расходы на дистрибуцию, – достались фильму "Племя" режиссера Мирослава Слабошпицкого.

В нем нет ни диалогов, ни закадрового голоса, ни субтитров. Действие происходит в интернате для глухонемых детей. Они изъясняются жестами. Обычно, эта тема попадает в социальное гетто – доброе кино про инвалидов. Но у Слабошпицкого получилось наглое и злое. Глухонемые подростки бьют друг друга и зазевавшихся прохожих, радостно глушат водку и занимаются любовью - красивые, дикие, ни на кого не похожие.

Блондинка и брюнетка из старшего класса зарабатывают проституцией. Учитель труда привозит их на стоянку дальнобойщиков, одноклассник крупной комплекции стучит в окошки, пишет на бумажке сумму. Его случайно сбивает грузовик (конечно, он же не слышит сигнал), тогда новичку Сергею приходится взять на себя его функцию. С самого начала Сергей пытается утвердиться в школе: дает сдачи, отбирает жратву у младших, сплевывает в пол. Но с новой ролью в банде он не справляется: влюбляется в одну из девиц, причем абсолютно подростково, гормонально, как это возможно только в 15 лет. За первый секс он платит ей наличными, а потом уже сам ворует для неё кошельки и съедает ее паспорт, когда она хочет уехать. Так мог бы выглядеть сегодня фильм Лукино Висконти "Рокко и его братья".

Криминальная драма и роман воспитания, немое кино и молодежная комедия – фильм не укладывается ни на одну привычную полку. Шокирующий натурализм мог бы вписать его в поле восточноевропейского фестивального мейнстрима, но фильм Слабошпицкого получился шире и живее. Хотя сцена аборта на ржавой жердочке в ванной, в которой слышен только скрежет инструментов, а крики - бесшумны, составила бы партию любой румынской картине. Но в «Племени» нет скорби и завываний о несчастной судьбе. Все персонажи чрезвычайно жизнерадостны. Они не знают другой реальности и других законов, кроме принятых в их коллективе. Девушки, конечно, хотят в Италию, но только потому что директор школы привез им оттуда красивые маечки. Социальная реальность провинциального интерната становится живописным фоном, а на первом плане оказываются такие универсальные вещи, как пубертатный психоз и проблемы языка.

Представьте себе «новую драму», переведённую на язык какого-нибудь экзотического племени. Тюремная солидарность и круговая порука, бои без правил. Но всё - молча. Без жаргона и шансона юные бандиты выглядят совершенными инопланетянами.

Преувеличенная жестикуляция, как в немом кино, создает постоянное мельтешение на экране. Язык жестов остается без перевода, но в движениях рук совершенно четко видны интонация, эмоциональный посыл. Видно, когда глухонемые на взводе, когда они говорят с нежностью, шепчут. При этом зрители слышат атмосферные звуки, скрежет передвигаемых предметов, хруст шагов по снегу – а персонажам они не доступны.

"Племя" - чрезвычайно интересный образец замкнутого сообщества. Ведь именно социум, большой или маленький, определяет "человека с ограниченными возможностями": кто свой, а кто чужой, кто сильный, а кто слабый, где красота, где уродство, и что есть норма. Мини-модель мира "Племени"оказывается более естественной, менее умозрительной, чем, например, в "Королевской битве" или в "Повелителе мух" по Уильяму Голдингу.

Многие были возмущены такой беспощадной картиной жизни инвалидов. Но рядом со мной в кинозале сидели трое французских глухонемых, и они так живо "болтали"весь фильм, что хотелось стукнуть. Уравнивая поведенческие коды, применимые к больным и здоровым, Слабошпицкий, с одной стороны, настаивает на том, что все люди – одного племени. Идея глубоко гуманистическая.  Но, в то же время, он подчёркивает чувственные различия. В жестокой финальной сцене прием рассинхронизации звука и речи заострен до предела. И эта новая жестокость вызывает такое оцепенение, что, кажется, иногда лучше, и правда, молчать и ничего не слышать.