Мама, роди его обратно

Пять русских фильмов года за неделю: «Географ глобус пропил», «Сталинград», «Роль», «Распутин» и «Горько». Сегодня «Географ»

«Кульпросвет» только народился и не успел поэтому отреагировать на самые заметные российские картины уходящего года. Может, оно и к лучшему: по мере удаления меньше отвлекаешься на частности. Подведение итогов начнём с фильма, победившего на главном внутреннем смотре, «Кинотавре», — «Географ глобус пропил».

Александр Велединский сделал фильм про внутреннее путешествие.

Начало и конец двухчасовой ленты зарифмованы: Служкин в исполнении Константина Хабенского конфликтно взаимодействует с женой, сыгранной Еленой Лядовой, на балконе пермской многоэтажки.

Напрасно пытаются пристегнуть к этой истории Чехова, Вампилова да Володина: дескать, тема картины — традиционная для России трудная судьба русского интеллигента.

Если и прибегать к объяснительным возможностям литературы, то следует привлечь к ответу «Случай на мосту через Совиный ручей» — новеллу Амброза Бирса, где время настолько уплотняется, что за несколько мгновений в изменённом сознании героя разыгрывается многофигурная фантазия.

У Бирса начинается с казни главного героя: петля на шее, верёвка привязана к поперечной балке моста. Неожиданно герою удаётся сбежать и вернуться в свой уютный дом, к жене и детям. В финале выясняется, что и побег, и возвращение домой, и сопутствующая радость ― не более чем иллюзия. Приговорённый к смерти, что называется, размечтался.

Примерно так и здесь: выпускник биофака Виктор Служкин провалил столичную карьеру и вынужден был с женой и ребёнком вернуться на историческую родину, в Пермь. Крах? Крах. Служкин пьёт горькую, страдает от безденежья и претензий супруги. Чтобы сохранить достоинство, договаривается сам с собой: считать «крах» всего-навсего «кризисом». Служкину необходимо приключение, для того чтобы измениться и перейти в новое качество. Зритель знает: если дан балкон в начале и тот же балкон с теми же персонажами дан в конце, значит, во временном промежутке «между балконами» развёртывается ситуация перехода.

Удаётся ли переход в новое качество Служкину? Разберёмся.

Служкин был биологом, стал географом: его милостиво взяли в среднюю школу преподавать старшеклассникам. Что это значит? Биолог сосредоточен на живом теле, а географ — на окружающем тело пространстве. Таким образом сразу задаются правила игры: «география» связана с идеей внутреннего путешествия, а «школа» обозначает обращение Служкина к юноше внутри себя, ибо потерпевший жизненный крах герой намеревается переучиваться.

Осознаёт ли Александр Велединский, на какую символику выходит? Мне кажется, не вполне. Вещь сделана в традиционном для нашего теперешнего искусства режиме монотонного натурализма. Фильм словно боится упустить зрителя; переживает, что тот, не дай бог, заскучает и выйдет из зала. А потому ударно нанизывает на ось жизнеподобного сюжета один эпизод за другим.

Иногда, кажется, следовало бы притормозить, иногда, наоборот, дать гротесковую скороговорку… «А вдруг зритель не поймёт и обидится?!»

Между тем у Велединского хорошо получается общинный постсоветский быт. Как, может быть, ни у кого, исключая недосягаемую Муратову. Провинциальный, замороженный город. Бывший одноклассник в окне напротив. Одноклассник этот в отличие от субтильного Витьки Служкина толстый, мордатый и богатый, однако живёт всего лишь в пятидесяти метрах от неудачника и в такой же точно типовой коробчонке. Вечно напрашивается в гости, ухаживает за недовольной служкинской женой, так же, как все, запивает тоску вином и водярой.

Вот эти вещи Велединский хорошо знает, чувствует и умеет делать. Вот какого материала ему — видно же! — хочется.

Но на руках у него заказанный продюсером Валерием Тодоровским роман про внутреннее путешествие. Впрочем, сам я романа не читал. Может, и роман Алексея Иванова бытовой, а может, нет. Не исключено, это интуиция художника толкает Велединского к внутреннему углублению, а языковых средств, чтобы такого рода символизм реализовать, в нашем кино не наработано.

Неважно. Смотрим то, что предъявлено.

Постсоветская провинция: много пьют, не видят шансов на реализацию, совокупляются с кем получится. Служкин хочет быть «святым», то есть настаивает на дистанции от общины, однако та его затягивает и то и дело заставляет жить-играть по своим правилам.

В так называемой «школе» так называемый «географ» ведёт себя подобно старшеклассникам. Очевидно, он остановился в своем психическом развитии где-то неподалёку от 16-летнего возраста и теперь возвращается, чтобы разобраться. Выявить проблему и поправить ситуацию своей семейной жизни.

Итак, у Служкина сразу два путешествия, во времени и в пространстве: возвращение в школьные годы и сплав вместе с учениками по опасной реке.

Красивая томная девочка из класса Служкина — очевидная проекция его теперешней жены, с которой всё не слава богу, которая гонит Служкина из своей постели и жизни, которая говорит с ним сквозь зубы и даже выпрашивает у супруга согласие на роман с его мордатым приятелем.

В фантазии Служкина красивая старшеклассница смотрит на него как на бога, ловит каждое его слово, ходит по пятам, прощает запои, откровенно предпочитает Служкина своему ухажёру, красавчику-однокласснику.

В противоположность супруге девочка устраивается на ночлег в палатке рядом со Служкиным, сама признаётся ему в любви и, можно сказать, агрессивно напрашивается на физическую близость.

В своих мечтах, в своем внутреннем путешествии, Служкин окружил себя детьми. Он отказывается от решения взрослых проблем, воображая обожание и приставание девочки к себе.

Да, словно бы говорит он, я пьющий, разбитной и социально неуспешный, но раз безупречная трепетная красавица настолько настойчиво пристаёт, значит, моя сердцевина не тронута распадом, а моё существование оправданно.

Но что дальше?! В типовом американском кино сюжет такого рода приводит в результате к преображению героя, к выходу на новый уровень самопознания и — всегда — к перемене участи.

В этом смысле «Географ глобус пропил» оставляет ощущение кошмара. Во-первых, Служкин отказывает девочке в близости. Конечно, иного в массовом кино и не покажешь, однако тогда нужно было, памятуя о том, что девочка самым явным образом зарифмована с женой, искать некую оригинальную и нетривиальную форму отказа. А так получилось, что, отказывая, Служкин банально «мстит» прогнавшей его с супружеского ложа жене.

Хуже того, наблюдая с вершины утёса, как школьники самостоятельно преодолели смертельный порог на реке, Служкин виновато произносит в присутствии отвергнутой девочки: «Что-то давно я не звонил маме…»

Герой не просто смирился с участью бесперспективного городского сумасшедшего, не просто наивно замаскировался под «святого», чтобы хоть как-то себя оправдать, не только отказался от борьбы за женщину в качестве супруги или партнёрши, но ещё и обратился мысленно к маме!

Это означает, что в психологическом отношении Служкину даже и не 16, а того меньше. Ужас.

Велединский не соотносит реальный план с символическим, что хорошо умеют делать американцы. «Биолог» и «географ» у него не больше, чем профессии, а ведь это, как уже говорилось, два режима существования психики главного героя. 

Анекдоты выпячиваются, архетипы, наоборот, не принимаются во внимание, растворяются в быту.

Картину следует признать явлением выдающимся, показательным: имелись все составляющие победительного и убедительного киноискусства, однако выяснилось, что индивидуальное путешествие внутрь человеческой души у нас в отличие от западного кино по-прежнему проблематично, и поэтому герой ничего про себя не понял, нисколько не изменился.

Рассказанная в фильме типовая история укусила себя за хвост на холодном пермском балконе. Мама, конечно, пожалеет, однако жена, если честно, не простит, отношения не вернутся. При этом супруги друг на друга обречены: некуда деться.

«Моё — это твоё, твоё — это моё». Община. Никого не видно.

Героический сплав по реке — метафора безоглядного самоубийственного поступка. От отчаяния.

В любимом Александром Велединским школьном советском фильме «Доживём до понедельника» говорилось: «Счастье — это когда тебя понимают». Виктор Служкин не понимает сам себя. Учиться — поздно. Водка — в режиме шаговой доступности.

Утешаю себя тем, что тут выдуманная частная история.

Сам себе не верю.