Виса, драпа, флокк

Жизнь и нравы викингов в книге Аделаиды Сванидзе. Финалисты премии "Просветитель"

Храбрые воины, жестокие пираты, непревзойденные мореплаватели, открывшие Америку задолго до Колумба, викинги интересны отечественному читателю еще и тем, что они стояли у истоков русской государственности. Викинг Рюрик положил начало первой правящей династии на Руси. Фундаментальное исследование историка Аделаиды Сванидзе посвящено миру древних скандинавских воинов, их закону и верованиям, их искусству – дело в том, что многие ценнейшие сведения о повседневной жизни викингов исследователи черпают из литературных источников тех времен: из саг – поэзии легендарных скальдов. Примерно в одно время с кельтским "бардом" это именование скандинавских певцов средневековья вошло в литературный русский язык в значении «поэт» с легкой руки Гаврилы Державина, Константина Батюшкова, а более всех - Василия Жуковского, к которому Пушкин обратился: О скальд России вдохновенный.  Переживший его Жуковский в 1838 году в Стокгольме переведет стих неизвестного шведского автора: Ведая прошлое, видя грядущее, скальд вдохновенный Сладкие песни поет в вечнозеленом венце… А еще ранее, в 1780-е Михаил Муравьев написал "Оскольда" - романтическую "повесть, почерпнутую из отрывков древних готских скальдов" и опубликованную лишь в 1810 году в "Вестнике Европы" Карамзина.

Выбранный фрагмент книги Аделаиды Сванидзе посвящен воинам-поэтам, "людям саги", про которых Державин писал: Дикие даже бедность и угнетение терпевшие скальды, несмотря на лица сильных, пели их народам и обладателям разительные, но полезные истины. Их иногда гнали...

Скальды — преданные дружинники, поэты-импровизаторы, музыканты, сказители, летописцы, складывающие в копилку исторической памяти выразительные описания битв, побед и поражений, славных и позорных деяний, — были очень востребованы в обществе людей саги.

В сагах и стихах неоднократно упоминается о том, что скальды были отличными воинами; что в дружинах конунгов они занимали привилегированное положение, «сидели на почетных сиденьях возле конунга». И это не случайно. Конечно, уже очевидно, что скальды чаще всего принадлежали к знатным семьям и были, как полагалось в их кругу, хорошими воинами и образованными людьми. Но одновременно они были гордецами, не устающими напоминать о своей знатности и богатстве. Тот же Гудмунд (позднее убитый за свой дерзкий язык), который так зло высмеял голодного бедняка — «следопыта столовых», позволил себе поносную вису (1) («Сага об исландцах»), где «уличал» сотоварища Торвальда в том, что он вырос в бедной части страны, в той четверти Восточных Фьордов, где люди кормятся «рыбными мордами».

Но положение и авторитет скальдов в обществе были особыми, они во многом определялись их искусством, поэтическим даром. Именно умение слагать стихи - сложные, яркие и звонкие, воспевающие воинскую славу, идеалы общества, его этику, жизнь избранного круга — давало скальдам привилегированное положение при государях и являлось хорошей рекомендацией для их родичей и друзей, при условии, впрочем, личного мужества и порядочности скальда. Особый статус скальдов не только в дружинной и вообще придворной среде, но и среди составителей саг, т.е. светской и церковной «интеллигенции», говорит о высокой роли скальдических стихов в скандинавской культуре, в менталитете эпохи викингов и вплоть по меньшей мере до XIV столетия. Сами скальды, которые обычно служили дружинниками при правителях, ценили свое положение и держали себя гордо, неизменно демонстрируя как личную отвагу, так и политическое совершенство. Среди них не только создавались дружеские союзы, но и возникало соперничество как по воинским и карьерным, так и по поэтическим мотивам.

Между придворными скальдами проходили состязания в поэтическом мастерстве. В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» рассказывается, между прочим, о том, что Гуннлауг и другой скальд — его соперник в поэзии и любви — Хравн пред лицом шведского короля Олава Шётконунга яростно отстаивали свое поэтическое первенство, уличая друг друга в низком качестве стихов. Победителем вышел Гуннлауг, что доставило Хравну большие страдания.

Непросто, особенно при характерах людей того времени, складывались, вероятно, и повседневные отношения скальдов в придворном окружении, к которому они принадлежали. Например, когда тот же Гуннлауг Змеиный Язык стал дружинником норвежского ярла Эйрика (рубеж Х–XI вв.), нашлись желающие проучить его за заносчивость. Гуннлауг ответил висой, после чего завистники как будто успокоились. Когда некто отказался вернуть ему долг, он предупредил должника висой, а когда это не помогло, убил его на поединке.

Придворная жизнь изобиловала подводными течениями, там плелись какие-то интриги, а за провинность дружинника могли серьезно наказать, вплоть до лишения жизни. Находясь в дружине и вообще при дворе, скальды разделяли сложности и пользовались преимуществами своего статуса.

Осталось рассмотреть еще такие немаловажные обстоятельства, как характер и побудительные мотивы службы скальдов.

Как уже говорилось, скальды были воинами, постоянно или временно входившими в дружины правителей. Но гораздо важнее было другое: скальды служили украшением двора правителя, застолий, свадеб или тризн королей и богатых людей высшего круга. Судя по стихам и сагам, скальды не только сочиняли и исполняли различные песни, но рассказывали саги, вероятно, и мифы и, как бывалые люди, различные занимательные истории. Некоторые из них занимались рунической магией, а другие были отличными соратниками, советчиками и доверенными людьми правителей.

Скальды находили при королевском дворе не только возможность отличиться, разбогатеть, сделать хорошую карьеру, но также получить общественное признание,

видное положение и награду именно за поэтические труды, о чем ясно сказал, например, Видсид. Все эти выгоды, включая последнюю, отчасти отражены в предыдущем изложении. С одной стороны, несомненно, что скальду платили так же, как и остальным его товарищам-дружинникам, — но за исключением тех случаев, когда ему приходилось слагать особую драпу или флокк. Не случайно, когда брат Эгиля погиб на службе у короля Этельстана, король в качестве виры за него послал их отцу Скаллагриму помимо сундуков с серебром еще и отделанную золотом и серебром секиру. Правда, секира оказалась тупой и годилась не как боевое, но только как «парадное» оружие, но стоить она должна была немало. Впрочем, Эгиль часто получал подарки и за свои стихи. О наградах, которые скальды получали именно за свои поэтические произведения, в сагах говорится нередко, а иногда и достаточно подробно.

С другой стороны, не все скальды были дружинниками, во всяком случае постоянными. И скальд не всегда был из состоятельной семьи. И не всегда был привязан к какому-нибудь одному правителю. Он мог менять патрона, вообще служить от случая к случаю, как это делали многие скальды, в том числе и Эгиль. Иногда ради заработка поэт разъезжал по дворам королей и высшей знати, всюду собирая жатву за хвалебные песни. Яркое представление о таких разъездах дает «Сага об Гуннлауге Змеином Языке», племяннике Тинда сына Халля. Судя по саге, Гуннлауг после успешного поединка с Торарином, в первые десятилетия XI в. предпринял объезд всех видных соседних правителей. Он посетил норвежского ярла Эрика (правитель Норвегии, 1000–1035), английского короля Адальрада (Этельред II, 978/979–1016), дублинского короля Сиггтрюгга Шелковая Борода (989–1035), оркнейского ярла Сигурда, гаутландского (гётского) ярла Сигурда, шведского короля Олава (вероятно, Олава Шётконунга). Так он объездил на своем корабле Норвегию, Швецию, Англию, Ирландию, Оркнейские острова. Всюду он создавал хвалебные драпы в честь посещаемых правителей, получая за это дары. Так он получил от английского короля «пурпурное одеяние, подбитое лучшим мехом и отделанное спереди золотом». В Дублине за хвалебную драпу король подарил ему «пурпурное, отделанное золотом одеяние и плащ с дорогим мехом, а также золотое запястье весом в 1 марку». Король хотел было подарить еще и два корабля, но этому воспротивился казначей. Оркнейский ярл подарил скальду за флокк «широкую секиру, всю выложенную серебром». Между прочим, скальд попутно также торговал своим и принадлежавшим компаньону «товаром».

В поэме «Видсид» скальд, волей судьбы потерявший свою недвижимость (!) и вынужденный скитаться, рассказывает о себе так:

А знакомый нам Тормод Скальд Чернобровой согласился остаться у короля Дании Кнута Могучего при условии, что за службу он получит марку золота (видимо, за полгода). Через полгода король послал его в поход, не заплатив обещанное за прошедшие месяцы. Тормод сказал Кнуту вису, напоминающую о его обещании. И тот тут же снял запястье в пол-марки золота и вручил Тормоду. Но тот напомнил, что условия были другими. Тогда король Кнут отдал скальду и второе запястье. В той же Дании у короля Свейна Вилобородого за хвалебную песню о нем Торольв получил кольцо в 1 марку и меч в пол-марки золотом, а также предложение «погостить».

В «Саге об Эгиле» рассказывается, что Эйнар Звон Весов сын Хельги, принадлежавший к знатному западноисландскому роду, учился в юности у Эгиля искусству скальда. Со временем Эйнар сталь скальдом ярла Хакона Могучего (правил Норвегией в 974–994 гг.). За драпу он получил от ярла щит с изображениями персонажей древних сказаний, который он потом подарил Эгилю, и тому пришлось создать «щитовую драпу». В «Саге о йомсвикингах» говорится, что Эйнар пригрозил ярлу: раз тот не хочет слушать его следующую драму, он уйдет служить к его врагу. И тогда ярл повел себя иначе. Он подарил Эйнару драгоценные весы с золотыми и серебряными гирьками, которые могли издавать красивый звон. Возможно, говорится в саге, отсюда и пошло прозвище скальда.

Таким образом, скальды частенько торговали своим искусством.

Из саг следует, что скальды, как уже отмечалось, происходили из состоятельного слоя хозяев, часто из родовитых семей, порой даже родственных королям. Это придавало им особую гордость и, разумеется, известную независимость. Быть скальдом и даже родичем скальда считалось почетным. Это была «рекомендация», свидетельство высокого социального статуса, завидного положения в обществе. Исключения из этого правила, как можно было видеть, встречались нечасто.

И не случайно искусство стихосложения было одним из тех умений, которыми гордились даже короли.

Скальдам нравилось находиться в дружине или просто подле смелого, отважного воителя, героического бойца, которого можно было уважать, на дружбу которого можно было положиться и подвиги которого можно было прославлять, не фальшивя. Они охотно сопровождали своего патрона в битвах, зачастую предварив ее начало стихами, вдохновляющими на победу. Им импонировала близость к государю, участие в его делах и отдыхе. Но в ответ им требовалось безусловное уважение со стороны господина. Наконец, скальды, как и дружинники, ценили в господине щедрость. В стихах Эгиля, Хорнклови и других скальдов, в «Видсиде» и сагах, особенно королевских, часто встречаются эпизоды, в которых король, ярл или могучий хёвдинг одаривает «своих ближних». Скальды с восхищением пишут о том, как повелитель снимал с себя драгоценные обручья (запястья, браслеты), ожерелья, кольца (которые обычно также имели определенный вес) и дарили их целиком либо, по мере надобности, разрубая или ломая на части. Щедрость патрона тоже является темой скальдической поэзии, хотя встречается далеко не так часто, как героические и даже любовные сюжеты.

Скальды могли выбирать вождя, которому желали служить. Так, после смерти Харальда Прекрасноволосого и Хакона Доброго, когда в Норвегии стал править Харальд Серая Шкура и его братья, сыновья Эйрика Кровавая Секира, скальд Эйвинд отказался от предложения служить им так, как до того он служил их деду и отцу. Он уехал в Северную Норвегию, в Халогаланд, где у него было поместье, и там дожил свою жизнь. Материальная обеспеченность и влиятельное родство, как и репутация отважных и преданных воинов, позволяли многим скальдам сохранять достоинство и независимость, хотя — увы! — это не всегда сходило им с рук.

С конца XII и в XIII столетии заметную роль в судьбе скальдов, почти исключительно исландцев, стали играть отношения между монархической Норвегией и республиканской Исландией. Во всяком случае, жестокая междоусобица, предшествовавшая присоединению Исландии к Норвегии (1262), тяжело сказалась на семье великого Снорри. Сам Снорри, который, как известно, сочинил хвалебную драпу, посвященную ярлу Скули Бардарсону, меньше чем через год после его гибели тоже был убит (1241), как полагают, по прямому приказу конунга Норвегии Хакона Хаконарсона. Потом, когда родной племянник Снорри Стурла Тордарсон прибыл в Норвегию, окружение конунга отнеслось к нему очень плохо, как к представителю опального рода и носителю исландской культуры.

В эти годы интеллектуалы и скальды, неизменно героизировавшие людей и деяния эпохи викингов, стали ощущать вокруг себя пустоту. И тем более остро они переживали неурядицы своего времени, тяжесть вражды и непрерывной борьбы всех против всех, в конечном счете свою беспомощность перед обстоятельствами, когда и ближний круг, и «свои люди» не могли обеспечить человеку защиту его достоинства, достояния и самой его жизни. Не случайно мудрый Снорри, чья жизнь оборвалась так трагически, написал в свое время слова «на все времена»: «Мы не знаем, откуда приходит и куда уходит время, но мы знаем, что оно есть там, где есть борьба и одиночество…»

Уже при сыне Хакона Магнусе, который ориентировался на западнофеодальные образцы, в том числе в культуре, таланты скальдов и историописателей из Исландии оказались невостребованными. Впрочем, когда понадобилось создать официальное жизнеописание Хакона Хаконарсона, пришлось обратиться к Стурле, и он написал великолепную «Сагу о Хаконе Старом». Как считается, традицию скальдов завершил в середине XIV в. исландский монах-августинец Эйнстейн Астгримссон, в значительной степени преодолевший скальдическую фразеологию в своем самом знаменитом произведении «Лилии».

Существенную роль в угасании интереса к скальдической поэзии, в том, что мода на нее прошла, сыграл, вероятно, тот факт, что эта позиция перестала быть устной. Скальды и вообще грамотные люди и раньше нередко записывали стихи или отрывки из стихов, пользуясь при этом рунами (2). Нередко руническую стихотворную запись помещали на дощечку или палочку. Такая палочка, относящаяся к IX в., обнаружена и на территории Древней Руси, в Старой Ладоге. Сохранилась палочка даже от XII (или XIII) в. с целой стихотворной строфой, вырезанной рунами.

Но в XIII в. в обиход грамотных людей уже прочно вошел латинский алфавит, им теперь пользовались при записи саг, стихов, исторических сочинений. Господство устной, вербальной скандинавской литературы ушло в прошлое, но история ее на этом не кончилась — благодаря народной памяти и использованию старинных образов и мотивов в последующем фольклоре.

Хотя записи стихов и другого литературно-исторического наследия эпохи викингов велись на родном языке скандинавов, но впоследствии возможность распространения, тиражирования записей скальдических произведений лишала их личностного начала, как бы отделяла произведения от их создателей. А сложная стилистика стиха стала загадочной, почти неясной. Возможно, сказалась и утрата веры в магическую силу поэтического слова. Все это вполне понятно.

Скальды органично вошли в бурную историю и культурное пространство Скандинавии эпохи викингов, когда ломался старый и устанавливался новый социальный порядок. Своими занятиями, характерами и образом жизни они не отличались от современников своего круга — викингов, воинов, элиты. Но, на взгляд современников — и для этого есть основания, — они обладали особым, сверхъестественным умением слагать стихи и благодаря этому имели как бы особый статус. Важно помнить и о том, что слово, стих и стихотворец, по мнению людей того времени, обладали магическими свойствами. Несомненно, что скальды занимали в некотором отношении особое место в обществе, играли в нем почетную и влиятельную роль.

Эпоха викингов, сложная, мощная и жестокая, оставила в наследство двум-трем следующим за ней столетиям духовный пейзаж, окрашенный в необыкновенно яркие и романтические цвета скальдической поэзии. Эти стихотворные произведения оказались востребованными никак не меньше, чем саги. Ими заслушивались воины и пираты, короли и бонды. замкнутые, суровые скандинавы-викинги изливали в висах свою мятежную душу, сочиняли и слушали стихи в часы радости и горя, свадьбы и тризны, победы и смерти. То, что в жизни скандинавов тяжелый труд, яростные битвы, безжалостный грабеж соединялись с романтикой, которая нашла выражение в высокой литературе, составляет очень важную особенность их духовного мира, социальной культуры, менталитета в ту эпоху. А потомки викингов благодаря этим стихам, как и сагам, узнавали свое прошлое, приобщались к нему и черпали в нем самоуважение, силу духа, находили и укрепляли с его помощью свою идентичность.

Особенно плодотворное развитие скальдическая поэзия получила при дворах властителей, где скальды в большинстве случаев были дружинниками правителя, важной частью придворного круга. Да, сочинения скальдов принадлежат к тому же витку цивилизации скандинавов, что и саги. Но если саги по языку и содержанию в подавляющем большинстве глубоко народны, то произведения скальдов, исполненные особой словесной и смысловой изысканности, могли быть и созданы, и поняты лишь избранным, образованным кругом общества. Конечно, скальды подчас позволяли себе простонародные шутки. Очевидно также, что стихосложением в какой-то мере владело немало скандинавов-викингов. Но собственно скальдическая поэзия как особый жанр, со своими изобразительными средствами и преимущественно придворной предназначенностью, может быть названа «куртуазной поэзией скандинавских викингов», аналогичной рыцарской поэзии, воспевающей воинской доблести и честь, любовь и дружбу в кругу европейской элиты.

Наполненная потрясающими метафорами, перепадами ритма, тонкими наблюдениями, изощренная по стилю, пронизанная страстью и многообразием чувств, поэзия скальдов в еще более выразительной форме, чем саги, рисует мощные, несгибаемые, удалые характеры — и сложные, обычно жестокие, но нередко исполненные романтики души. Пожалуй, именно поэзия скальдов способна убедить в том, что скандинавы не напрасно называют эпоху викингов героической эпохой своей истории.

Примеры метафор в стихах скальдов

Мужчина (= воин) — Улль [бог] грома металла, Улль ясеня, крушитель бранных рубашек, кормилец воронов, кормчий ладьи, стражник жара прибоя, испытатель секиры, властитель сечи, тополь сражений, ясень сражений, ясень битвы, ас металла, испытатель тетивы, питатель орлов, дуб побоищ, утешитель ворона, клен копья, даритель древка [копья], судья побед, страж злата, страж сражения, древо сокровищ, властитель стали, властитель злата, пытатель лука, властитель брани, древо встречи валькирий, ловчий волка приливов, тополь облака Одина, страж казны, страж костра морского, обнаживший нож, властитель сечи, сеятель света моря, владыка бранных уборов, клен сражения, тетивы испытатель.

Женщина (= жена) — диса брачных уборов, диса злата, страна золота, ветвь нарядов, липа скамьи, липа льна, береза запястий, липа запястий, пряха согласия, рысь звона серег, поляна мира, калина злата, ветвь обручий, поле пламени волн, поле опалов, диса нарядов, ветла ожерелий.

Голова человека — скала шлема, основа шлема, клеть разума, вершина волос, ложе льна лба.

Уши — рот слуха.

Нос — мыс промеждубровный.

Глаза — луны лба.

Ресницы — лес глаз.

Слезы — роса горя, ливень ланит.

Рот — дно языка, ворота брашен.

Борода — лес на щеках.

Грудь — жилы души.

Рука — палка плеча, рука соколиная, стержень обручий.

Пальцы — клинья пламени дланей.

Нога — трость шагов, дроты тела.

Волосы — жнивье затылка.

Конунг — кольцедаритель, дробитель золота, страж рати, державный хёвдинг, владыка сечи, вяз вепря стяга попутного ветра, сшибки мечей вершитель, даритель дождя ладони, дуб битвы.

Золото — костер моря, огонь пучины, студеный жар, дождь ладони, искры зыбей, огни запястий, перина змея, свет моря.

Битва — игра валькирий, распря оружий, непогода Одина, стон стали, вьюга мечей, смерч мечей, буран лезвий, пир валькирий, встреча валькирий, смерч мечей, буран Одина, пляска мечей, песня копий, гром сечи, гром металла, дротики лязга.

Морская битва — пышный пир навий.

Берсерк — друг лебедя крови (т.е. ворона).

Меч — ненавистник брони, рыба бурана Одина, кнут битвы, палка битвы, одежда битвы, волк павших, луч сражений, орудие сечи, наряд воителя, потомок молота, рыба шлемов, дракон шлемов, пламень шлема, огонь раны, льдина сражений, костер Одина, уж кольчуги, палица ратной рубашки, кол раны.

Стрелы — сельди битвы.

Копье — ясень битвы.

Секира — великанша сечи, великанша бурана лезвий, ведьма брани, рогач ран.

Щит (тарч) — ограда струга, подножие [великана] Хрунгира, крепость стрел, облако Одина.

Кольчуга — бронь Одина, одежда Одина, ратная рубашка.

Кровь — ран водопады, испарина лука, красный плач, пена мечей, роса смерти, море ран.

Рана — дом крови, дорога крови.

Корабль — волк приливов, волк волны, дракон моря, дракон мачты, олень заливов, морской зверь, конь морской, конь дубовый, конь паруса, рысак парусатый, конь дров, вепрь паруса, олень каната, олень заливов, бык штевня, парусатый рысак, мерин реи, вепрь потока, конь окрыленный, лодка лужи.

Ладья — козел волн, гусь стрелы.

Парус — стяг попутного ветра.

Корма — красна грудь.

Море — влага, воды, волна, родина рыб, дорога рыб, китовый чертог, долина тюленей, тюленье поле, дорога китов, лебединая дорога, дом кормы, пенное поле, влага чаек, глубина.

Волны — синь гор, гора моря, чада вод, девы морские.

Небо — жилище богов, питатель ветров.

Солнце — зеница неба, алый зрачок.

Огонь — питатель жизни, губитель ветвей.

Ворон — коршун крови, лебедь крови, коршун валькирий, гусенок ран, сокол Одина.

Волк, волчица — чудовище трупов, зверь битвы.

Медведь — волк пчел, погубитель меда.

Змея — лосось долины, рыба суши, рыба равнины, сиг равнины.

Кит — вепрь прибоя.

Голова быка — высокая башня крепких рогов.

Поэзия — брага Одина, мед Одина, волненья меда.

Плохие стихи, рифмоплетство — кал орла.

Один — владыка боя, друг людей, судья побед, ворог волка, отец победных сражений, тайный странник, властелин, шлемоносец, многоликий, правдивый, разгадчик истины, разящий и радостный в бранях, Бог — Благое око, Бог — Огненный взор, сокровенный, коварный, меняющий образы, повелитель кораблей, грозный всадник, отец всех и всего, создатель, Бог богов.

Валькирии — Девы Одина.

Ведьмы — ночные всадницы.

Котел для варки пива — корабль пира.

Кубок — податель пива.

Сажа — роса очага.

Примечания:

1. Виса, драпа, флокк - жанры скальдической поэзии

2. Руны - древнескандинавская письменность

А. Сванидзе. Викинги — люди саги: жизнь и нравы. М.: Новое литературное обозрение, 2014

Публикуется с любезного разрешения организаторов премии "Просветитель" и издательства "Новое литературное обозрение"