Вуайерист на Берлинале

О пользе подглядывания, десяти вечерах с Одри Тоту, а также о Жабках на полпути в Берлин

Артем Рыжков родился и живет в Калининграде, учился в Ирландии, Германии и Швеции, закончил филфак РГУ имени Канта - отделение иностранных языков, написал три романа, поставил памятник Вуди Аллену в кинотеатре “Заря”, который превратил в место силы за время работы там арт-директором, и помог снять об этом фильм, занимается фестивалем короткометражного кино "Короче", переделал собственную квартиру в арт-пространство "Квартира" и написал об этом книгу. В этом году Берлинский фестиваль пригласил его в жюри Europa Cinema Label.

Вуайерист на Берлинале

Я знаю, есть люди, которые думают, что Берлинский кинофестиваль начинается с аэропорта. Прилетаешь в аэропорт откуда-нибудь из Москвы, едешь на Потсдамер плац, тебе вручают аккредитацию, и ты автоматически в эпицентре фестиваля. Для меня это не так. Для меня Берлинале начинается с деревушки Жабки в Польше.  Она как раз на полпути от Калининграда до Берлина. Часа четыре пути. Видишь табличку Жабки, видишь поля, пятнистых коров, два дома вдоль дороги, проезжаешь еще два километра и видишь следующую табличку – Жабово, и начинаешь очень отчетливо понимать устройство Вселенной. Они селят детей в Жабки, а когда те вырастают, переселяют их в Жабово, там они рожают новых детей и сразу переселяют их в Жабки. Такой вот лаконичный круг. Сбавляешь скорость до 50 километров в час, чтобы иметь возможность как следует рассмеяться. И в момент смеха осознаешь, что до Берлина осталось всего четыре часа. По московским меркам, Жабово – это пригород Берлина. По моим меркам, Жабово и Жабки – те самые места, откуда я начинаю чувствовать ремешок с аккредитацией на шее.

На этом фестивале я решил, что во мне будут жить две личности. Первая – член жюри Europa Cinema Label, а вторая – гадкий вуайерист. Член жюри внутри меня будет ходить и смотреть фильмы секции «Панорама», обсуждать их с другими членами жюри и выбирать победителя. А гадкий вуайерист изберет для себя жертву и будет весь фестиваль за ней подсматривать. На этот раз в качестве жертвы я выбрал Одри Тоту. Я написал НА ЭТОТ РАЗ, чтобы вы наверняка знали – это не впервые.

Попробую объяснить свой выбор. Во-первых, она тоже член жюри и намного более опытный, чем моя первая личность. То есть в каком-то смысле я буду за ней подсматривать и передавать полученные знания члену жюри внутри меня. В общем, буду проводить время с пользой. Уверен, что она многому сумеет меня научить. Во-вторых, она красивая девушка, а подглядывать за красивой девушкой намного интереснее. Скажем, если бы я решил подглядывать за председателем жюри Дарреном Аронофски, то как только бы он собрался в душ и стянул с себя плавки, я бы мог раз и навсегда разочароваться в его "Черном лебеде".

Для начала предстояло выяснить, где остановилась Одри Тоту. Это легче всего. Все члены жюри живут в Grand Hyatt. Просто потому что это соседнее здание с фестивальным дворцом. Здесь их легче всего контролировать. Я был уверен, что в штаб-квартире фестиваля у них есть комната с мониторами, и они за всеми ними одновременно наблюдают. Знают, кто из них в данный момент ужинает, кто валяется на кровати, а кто сидит на унитазе с журналом Variety и рассматривает собственные фотографии. Во всяком случае вуайерист внутри меня именно так бы все и организовал. Причины есть: никаких накладок, всегда можно постучаться в дверь туалета и сказать, что пора выходить и отправляться смотреть очередной конкурсный фильм. Мне только нужно было получить информацию, в каких именно апартаментах живет Одри Тоту. Проще всего было найти эту комнату с мониторами, взять в заложники всех, кто там сидит, запереться изнутри, отключить все мониторы, кроме того, что с Одри Тоту, и начать наблюдение, но я поступил иначе. Стал изучать апартаменты.

Они были самых разных размеров. Я тут же отмел все, что были меньше 100 метров. Вот как я рассуждал. Я вспомнил, как к нам однажды приезжал Бондарчук. Мы его поселили в самом большом номере, что на тот момент имелся в городе. Это было лет десять назад. Тогда самый большой номер был всего 30 метров.  Он был возмущен, сказал, что он к такому не привык, мне звонил его агент и объяснял, что, похоже, Калининград просто еще не готов для звезд такого масштаба. Я сравнил масштаб Бондарчука 2005 года с  масштабом Одри Тоту 2015 года и пришел к выводу, что апартаменты должны быть не менее 100 метров. Открыл сайт Hyatt. Сразу отмел все, где в названии не было слова SUITE. Никто из звезд не согласится жить, в том что называется ROOM, а не SUITE. Отмел Daimler Suite и Maybach Suite. Они были слишком большими, да еще из-за  количества – их было слишком мало, чтобы расселить всех членов жюри. Ведь трудно себе представить, что член жюри Мэтью Вайнер заходит в к члену жюри Ольге Куриленко и обнаруживает, что ее номер в два раза больше, чем у него. Мэтью Вайнер расплачется, они увидят его слезы на мониторах, а он начнет мстить. Номера должны быть одного размера. Это важно, это дипломатично, это правильно и ведет не только к уменьшению конфликтных ситуаций, но и к тому, что они меньше будут ходить друг к другу в гости. Зачем идти к кому то в номер, если у тебя точно такой же. А тут очень важно, чтобы до финального обсуждения жюри как можно меньше между собой общалось, пусть сидят по своим номерам и напряженно думают, какой фильм лучше. Пусть вырабатывают свое собственное мнение и доводят его до совершенства. Что я хочу сказать, наверняка, членов жюри поселили в Grand executive suite.

Здесь все складывалось. 96 метров. Конечно, это на четыре метра меньше, чем я думал, но наверняка там высокие потолки и белые стены, что оптически увеличивает пространство. Я посмотрел на фотографию. Так и есть. Белые потолки. Я прочитал описание апартаментов. Мраморная ванная с вишневым деревом. Ну, точно они. Уверен, туда должна уместиться вся Одри Тоту целиком вместе с ее эго.

Осталось понять, в каком из этих SUITES живет она.

Я вошел в Grand Hyatt и направился к стойке регистрации. На шее у меня висела аккредитация жюри. Я выбрал самую симпатичную девушку за стойкой и подошел к ней. Ткнул ей в лицо свою фотографию.

- Видите, здесь написано жюри, - сказал я.

- Да, вижу, - ответила она и улыбнулась.

- И мне надо знать, в каком номере живет другой член жюри, - продолжил я, - нам необходимо встретиться и обсудить одно неотложное жюри-дело.

- Кто именно вас интересует? - спросила она.

Я жестом показал, что ей необходимо нагнуться. Она послушна придвинула ко мне ухо. И я прошептал имя Одри Тоту. Я решил, что если произнести это имя шепотом, она подумает, что мне, как и ей, очень небезразлично сохранять все в тайне. Сработало. Она кивнула и дала понять, что теперь моя очередь подставить ухо. Я так и поступил.

- Я не могу сказать, - шепнула она.

Я прямо почувствовал, как ее дыхание оставляет на моем ухе следы помады с ее губ.

У меня был план Б. Я сел в холле и принялся ждать. 

Прошло три часа. Одри Тоту не появлялась. Зато вдруг появился южно-корейский режиссер Бонг Джун-Хо. Обычно я не отличаю одного южно-корейского режиссера от другого, но здесь все мои пять чувств были на пределе. Я до конца не могу объяснить, узнал ли я его по запаху или нет, но вряд ли я мог опознать его визуально, потому что никогда в жизни не видел. Важно, что как только он вошел в холл, я сразу понял:

- Да это же член жюри Бонг Джун-Хо!

И я скользнул за ним в лифт. В лифте все прошло спокойно. Он не подавал особенных признаков жизни. Разве что дышал. Может боялся, что если сделает какой-то неосторожный жест, то этот жест мне сразу все расскажет. Я буквально слышал, как его сердце гоняет кровь из конца в конец его тела. Лифт остановился, и мы вышли. Я шел за ним, отставая на два шага. Он добрался до самого конца коридора и приложил электронный ключ. Дверь открылась. Прежде чем войти, он оглянулся. Я стоял у него за спиной. На его лице появилось недоумение. Хотя я не уверен, что это было оно, возможно у южно-корейцев недоумение на лице выглядит как-то иначе. Но я мог его понять. Поблизости не было никаких других номеров.

- Вы что-то хотели? - поинтересовался он по-английски.

- Нет, просто за вами было так приятно идти, - нашелся я, - извините.

Я развернулся и пошел в обратном направлении. Он закрыл дверь. В этом крыле было еще четыре номера. Судя по расстоянию от одной двери до другой, они были точно такого же размера. Я принялся изучать каждую дверь. Я понимал, что должны быть какие-то мельчайшие частицы на пороге или на стенах, или какие-то отпечатки, которые позволят мне что-то узнать. И я не ошибся. На ворсе ковра у одной из дверей я увидел узелки. Два маленьких, почти незаметных узелка. Они тут же напомнили мне о кипу. На языке инков это означало узелки. 

- Так, ясно. 

Я посмотрел в журнал фестиваля. В жюри значилась Клаудиа Льоса, режиссер из Перу.

- Попалась.

Я изучил вторую дверь. Ничего. Третью. Тоже ничего. Четвертую. Мое сердце ёкнуло. Я обнаружил на ковре волос. Это был черный волос, довольно короткий, слегка вьющийся. Я приложил волос к журнальной фотографии Одри Тоту. Сходство было поразительным. Беспокоило только то, что у Одри Тоту, оказывается, выпадают волосы. 

Дальше я просчитал, куда выходят окна ее апартаментов, пошел в здание напротив, нашел комнату, откуда должен был открываться прямой вид на ее номер. Это был офис. Обычный офис с одним работником. Рабочий день уже закончился. Офис был открыт, и я там отлично устроился. Установил на подоконник свою Лейку со встроенным дальномером. Это подзорная труба, отличная штука, легко пробивает один километр. Незаменимая вещь для любого уважающего себя фестивального вуайериста. В моем случае она еще снабжена прибором ночного видения. Одри Тоту появилась около полуночи. Это точно была она. На ней был синий свитер, рубашка с желтым воротником и черная юбка. Она сняла свитер и включила плазму на стене. Она пришла с фильма открытия и включила телевизор? Странно. Я заглянул в программу. На открытии показывали "Никто не владеет ночью". Мне сразу стало понятно, что фильм ей не понравился. Кто станет портить послевкусие от хорошего фильма телепередачей?

Наблюдая, как она расхаживает по комнате с бокалом в руке, я разработал свою технику.

После показа "Королева пустыни" ее улыбка выглядела неестественной.

После "45 лет" она рассматривала себя в зеркало, будто искала морщинки, и чему-то тихонько улыбалась.

После "Такси" она принялась звонить кому-то и что-то увлеченно рассказывать.

После "Дневника горничной" она переставляла предметы с места на место и выглядела недовольной.

После "Тела" она пришла, тут же стянула свое платье в пол и ушла из моего поля видения.

После "Под электрическими облаками" она сразу выключила электричество.

После "Эйзенштейна в Гуанахуато " ей явно было не по себе.

После "Все будет хорошо" ей абсолютно точно было плохо.

Награждение "Медведями" назначили на субботу 14 февраля. Я знал победителя уже в пятницу вечером. Моя техника была совершенна. Считывание поведения члена жюри. Кино-жюри ведь не состоит из игроков в покер. Все они актеры и режиссеры – люди эмоциональные. 

"Такси". И дело не в том, что это иранский фильм, и не в том, что режиссер находится под домашним арестом, и не в том, что его не выпускают из страны, и он забирается в такси, притворяется водителем, берет пассажиров, возит их по Тегерану и провоцирует на обсуждение актуальных вопросов иранского общества. Дело совсем не в этом. Дело в том, что после "Такси" Одри Тоту позвонила кому-то и увлеченно что-то рассказывала. Она была настоящим человеком. Таким же, как я. Единственная разница - это я подглядываю за ней, а не она за мной, а в остальном мы поступаем одинаково. Если нам понравился фильм, мы звоним своему любимому в мире существу и начинаем ему рассказывать. Говорим, какой замечательный фильм посмотрели, говорим, что жаль, что его не было рядом, но ему обязательно нужно его посмотреть, просто необходимо, потому что в этом фильме есть все, ради чего вообще было выдумано кино. Там есть не просто болтливый таксист, там есть таксист, который постиг смысл жизни, он разворачивает этот смысл перед нами на протяжении всего фильма. Он говорит нам  о том, что где бы мы ни жили, в Иране или в США, или в России, мы все равно люди, и у нас одинаковые страхи и надежды, одинаковое представление о счастье, и даже когда у нас на лицах написано недоумение, оно выглядит одинаково на лице южно-корейского режиссера Бонг Джун-Хо и на лице российского вуайериста Артема Рыжкова. 

Кажется, это и была моя подпись. Обычно ее ставят в конце, но я еще немного продолжу.

Я не видел Одри Тоту голой. Вы можете решить, что я только напрасно потерял 10 ночей. Можно сказать, выкинул их на помойку своей жизни. Вы можете удивиться, ведь я же сам сказал, что однажды видел, как она снимает платье. Как только она пришла после просмотра польского фильма "Тело". Это так. Но под ее синим платьем оказалось еще одно. Наверное, этого не стоило раскрывать. Но поверьте, нет ничего постыдного в том, чтобы носить два платья друг поверх друга.  Представьте, что у вас гардероб из 600 платьев. И чтобы надеть каждое платье хотя бы раз в год, вам просто приходиться надевать сразу два платья. Это вынужденная необходимость. Это уважительное отношение к своим платьям. 

Стыдно ли мне, что я за ней подглядывал? Нет, мне не стыдно. Кино - это вообще про подглядывание через замочную скважину, скважину размером с кинообъектив. Более того, мы нужны друг другу. Может быть, я вуайерист. Но она актриса, а значит эксгибиционистка. Можно, конечно, сказать, что я подглядывал за ней без разрешения. Но это тоже не так. Я уверен, что она знала. Я могу что-то чувствовать всеми порами, а актеры всегда знают, когда на них направлена пара глаз. Они считывают эту информацию из воздуха. Я думаю, она специально позвонила кому-то после "Такси", она хотела, чтобы я узнал. Она хотела, чтобы весь мир узнал раньше.

Нет, у меня нет автографа Одри Тоту, но у меня есть мой.

Артем Рыжков