Восемь слов о постерах к фильмам

 

Говорите, что хотите, но для зрителя фильм начинается с постера.

Я смотрю на постер и решаю, идти в кино или нет.

 

 

Я смотрю на постер к фильму Луиса Бунюэля "Андалузский пес". Это необычный постер. На нем изображен весь фильм. Последовательно. Один незабываемый кадр следом за другим.

Мужчина точит бритву.

Мужчина открывает глаз женщины. Мы хотим узнать, что можно сделать с глазом, когда в руках у тебя бритва.

Мужчина в одежде монашки едет на велосипеде.

Мужчина падает, женщина поднимает его, на них смотрят зрители, они смотрят на зрителей.

Мужчина уже больше не в одежде монашки, он испытывает страсть, он представляет, как ласкает голый зад женщины, изо рта у него идет пена, он хочет ее, но ему мешают, ему мешает общество.

Чтобы добраться до женщины, общество придумало все эти обряды, церковь, свадьба, брак, он хочет ее, но она захлопывает перед ним дверь, прищемляет ему руку, на руке появляются муравьи, идет время, он отчаивается, он снова в одежде монашки, книги в руках превращаются в пистолеты, он умирает, и лишь его мертвеющие руки успевают прикоснуться к ее обнаженной спине, мужчина и женщина застывают в песке. Навсегда. В песке времени, который делает невозможным быть вместе. 

Это целый фильм. Почти незачем его смотреть. Это постер, который не станут делать сегодня. Его и во времена Бунюэля не делали.

У фильма был другой постер. Это так называемый пост-постер. Он сделан уже на основе того, что мы хотим увидеть на постере "Андалузский пес".

 

 

На основе того, что мы никогда не забудем, если мы хоть раз видели этот фильм. Эти кадры отпечатались на сетчатке наших глаз. Они отпечатались на сетчатке глаза каждого современного кинематографиста. Это эталон, недосягаемое совершенство. Мы включаем камеру и начинаем снимать и снимаем всю жизнь, потому что мы видели это. И это не дает нам покоя. Мы никогда не прекратим.

 

 

Помню, как лет 15 назад пришел в самый модный киоск, торговавший видео в Калининграде. И стал выбирать фильмы. И минут через тридцать подошел к владельцу ларька, известному синефилу.

Он посмотрел на мой выбор и стал смеяться. Он сказал, что совершенно не понимает моих критериев отбора.

– Ты, что ли, берешь те фильмы, где самые странные обложки?

И мы с ним сцепились.

Я пытался ему доказать, что мы вообще смотрим фильмы, потому что хотим увидеть что-то невиданное. И если я вижу на обложке что-то, что заставляет меня поверить, что я увижу новое, я смотрю фильм.

А он говорил мне, что это не так. Он говорил:

– На обложке должна быть знакомая морда крупным планом и подпись Брюс Уиллис.

А я говорил:

– Тайна!

 

 

Один из моих самых любимых постеров – к фильму Альфреда Хичкока "Головокружение".

Я сейчас пишу это, а он висит над моей головой. И я точно знаю, стоит мне поднять на него глаза, и я в очередной раз испытаю головокружение.

Что я вижу на постере?

Вижу имена актеров, имя режиссера и название фильма. Вижу мужчину в шляпе, который то ли пробирается сквозь воронку, то ли танцует на оранжевом танцполе с девушкой. Девушка нарисована контуром, будто ее уже затягивает этот головокружительный водоворот, или танец, или воронка, или какая-то неизвестная сила. Это все. Больше ничего нет.

 

 

Мужчина, женщина, воронка. Я хочу смотреть. Я пока не знаю, что это за воронка, и отчего происходит головокружение. Возможно, речь идет об их отношениях, которые засасывают их в мир фильма-нуар. Я вижу эти шрифты, они напоминают мне о шрифтах, которые обычно выбирают убийцы и жертвы в кино для того, чтобы расписывать стены кровью. Вижу шляпу. Это та самая шляпа. Неотъемлемый атрибут фильма-нуар. Именно она создала этот жанр. Мужчина, роковая женщина, дождь, жажда наживы, запрещенная страсть, подстава, чемодан с деньгами, шляпа падает с головы мужчины на тротуар, который уже залит его кровью.

Я смотрю на постер и уже хочу посмотреть фильм. Он вызвал мое любопытство. Это уже целый сюжет. Я уже придумал историю. Я иду в кино, чтобы проверить, так это или нет. На этом постере есть тайна, и я хочу ее разгадать. Может быть, фильм о чем-то совсем другом, это уже неважно.

 

 

Черный фон, белая рубашка, белые лацканы, красный цветок в кармашке черного пиджака, который сливается с фоном. Большие руки, седеющие волосы, руки ласкают котенка, ниточка усов над верхней губой, одутловатые щеки, утопленные в темноте глаза. Надпись белым Крестный отец. И как будто руки кукловода держат надпись за веревочки.

Я бы начал с глаз. Мы их только угадываем. Но мы уже точно знаем, что это глаза очень сложного человека. У него есть свои тайны. Он может быть невероятно жесток. Этот красный цветок на сердце, как зияющая рана, сейчас кровь расползется по белой рубашке, он опасен, эта ниточка усов над верхней губой, эти пролегающие по лицу морщины. Но посмотрите на котенка, котенку с ним хорошо. Каждому, кого он любит, будет хорошо, они будут под его защитой. Он жесток и одновременно справедлив, он умеет заботиться о ближних. Я знаю значение словосочетания "Крестный отец". Раньше у него было только одно значение – духовный родитель, который в ходе таинства крещения принимает  ответственность перед Богом за духовное воспитание крестника/крестницы.

 

 

В  современной терминологии "крестный отец" чаще означает главу преступной группировки. На этом постере мы видим именно такого отца. Он безукоризнен в этой роли, он настолько безукоризнен, что этот образ проник в наше сознание раз и навсегда. Именно так должен выглядеть крестный отец и никак иначе. Все остальные образы крестных отцов будут только искажениями совершенства. Образ настолько достоверный, что реальные мафиози впоследствии будут ему подражать. Он задал такую планку, что реальность возжелала быть похожей на вымысел. Эти утопленные глаза и котенок в руках. Жестокость, которая выглядит еще более жестокой, благодаря любви.

 

 

Постер к "Заводному апельсину" обещает сверхъестественное насилие: "Приключения молодого человека, чьи основные интересы – изнасилование, ультра-жестокость и Бетховен". Конечно, мы прежде всего цепляемся за эти несочетаемые сочетания – Бетховен и ультра-жестокость, Бетховен и изнасилование. На первый взгляд, они не могут уживаться внутри одного персонажа. Внутри реального человека могут, а внутри персонажа – нет. Ну а как же котенок в руках Крестного отца? Мы к этому уже готовы. Любовь к прекрасной музыке и смерти, которую можно назвать произведением искусства.

 

 

Сквозная литера "Л", из которой вылезает наружу главный герой по имени Алекс, это вовсе не "Л", это "А" – от Алекс. "А", чью горизонтальную палочку изобразили в виде кинжала. Весь его наряд театрален. Котелок, подведенные ресницы, да тут еще это глазное яблоко... Постер не говорит нам напрямую, постер только намекает. Возбуждает любопытство, вводит в заблуждение, заставляет задуматься, великолепно иллюстрирует название.

 

 

Блестящий пример иллюстрации названия – один из лучших голливудских постеров 50-х. "Анатомия убийства" режиссера Отто Премингера.  Все просто. Черное расчлененное тело на желтом прямоугольнике, а под желтым прямоугольником еще один – красный.

 

 

Первое, что приходит в голову, – это место преступления. То самое место, где лежал труп. Труп обвели по контуру. Так нагляднее. Части тела оторваны друг от друга. Вот вам и человеческая анатомия. Здесь есть маячки: анатомия, убийство, части тела, место преступления. И никаких слоганов. Только название и очень простая картинка. Но цепляет. И почему нет крови? Почему тело на желтом фоне, а не в луже крови? Почему эти два прямоугольника? Как будто кровь тоже отделили от тела, как ноги от туловища. А с другой стороны, именно на этом красном фоне написаны имена актеров. И ведь один из них наверняка убийца, а другой - точно жертва. 

 

 

Постеры не всегда буквальны. Самые удачные из них говорят с нами метафорами. Мы ухватываем один кадр. Один образ. И он откладывается в нашем сознании, как яйцо. Потом мы смотрим фильм – процесс сродни высиживанию яйца. А потом мы говорим, что фильм обманул наши ожидания или, наоборот, их превзошел. Хотя мы всего лишь сравниваем наши ожидания от постера с тем, что получили от фильма. Мы нечасто смотрим трейлеры, нечасто что-то заранее читаем, не всегда знаем актеров и режиссеров. Это просто маленькая битва постера и фильма. Иногда молчаливая.

 

 

Один из самых запоминающихся постеров 90-х годов – "Молчание ягнят". Крупный план лица Джоди Фостер с заклеенным ночной бабочкой ртом. Это не простая ночная бабочка. На ее голове отчетливое изображение черепа. Но если приглядеться, а еще лучше кое-что прочитать, то вы поймете, что это никакой ни череп, а воссозданная картина Сальвадора Дали, где в буквальном смысле изображено несколько обнаженных женщин. А внизу название "Молчание ягнят". Название красноречивое. Понятно, что речь идет о невинных агнцах. Их ведут на заклание, но они настолько невинны, что даже не подозревают, что их ждет, они не боятся смерти, не кричат и не призывают спасение, потому что смерть им незнакома. Они умирают в тишине. Но кто эти ягнята? Мы смотрим в глаза Джоди Фостер. В них отсвет крылышек ночной бабочки, на бабочке череп, рот Джоди Фостер запечатан, она молчит. Неужели она жертва? Это мы узнаем только из фильма и до конца фильма будем бояться, что увиденное на постере – правда, и она умрет.

 

 

Я люблю постер "Красоты по-американски". Он такой минималистичный и одновременно говорит многое. Он кричит, будто на нем изображен оргазм. Будто он вот-вот случится. Идеальный женский живот, дырочка пупка, будто сперматозоид с хвостиком, этот неподражаемы эротический цвет тела и эта прижатая роза. Будто сейчас вся красота умрет, прямо на наших глазах, необратимо завянет, еще чуть-чуть.

 

 

 

И это название. "Красота по-американски". Мы отчасти уже догадываемся чего ждать. В Америке не может быть красоты без насилия. В американской красоте обязательно кровь. И эта короткая фраза сразу под названием: ...вглядись. Таким маленьким шрифтом, будто бы шепотом, но ее невозможно прослушать. Хочется приблизиться к постеру вплотную и всмотреться в поры кожи, вдохнуть аромат розы, запах самого тела, его молодости и свежести. И если бы кто-то увидел нас со стороны, как мы прислоняемся носом к плакату, он бы сразу понял о чем в этом фильме пойдет речь.

 

 

У меня нет желания разделять постеры по каким-то категориям и приходить к каким-то выводам. Возможно, в самом начале я подумал, что, наверное, неплохо было бы это сделать, но постепенно стал понимать, что это глупое занятие, которое ничего не даст. Поэтому я просто написал, о чем я думаю, когда смотрю на афишу фильма. Написал не о каких-то самых обязательных в мире поcтерах, которые вмещают в себя историю кино, а просто о тех, что мне сейчас вспомнились. Сейчас у нас +30 градусов, весь город на море, может, поэтому в голову пришли именно эти. А в другой раз придут другие. И еще я очень хочу написать про свои любимые кадры. Из них, может, и не вышло постеров, но я бы повесил их на стену в рамке. А сейчас пару слов о горшке.

 

 

Не могу объяснить, но он очень важен для меня. Это постер к фильму Спайка Джонза "Адаптация". Горшок в виде головы Николаса Кейджа, из которого растет цветок, из разбитого горшка растет зеленый цветок, из разбитой головы Николаса Кейджа растет. Я могу смотреть на него постоянно. Он мне говорит о смысле кино. Я могу прочитать на постере, что автор сценария Чарли Кауфман, а значит речь в фильме наверняка идет о голове сценариста, о том, как она работает, что там в ней такое крутится и произрастает. Я думаю, вся эта Вселенная сценариста – это и есть цветок, который растет из разбитого горшка. Как и у всякого цветка в горшке его предназначение – падать с подоконника.

Это падение и есть рождение фильма. Я смотрю на этот постер, и он идеальный для меня. Он говорит мне, что я увижу потрясающий фильм.