Венецианская мша

Каким обещает стать современное искусство в ближайшие десять лет

Всегда так: то рановато, то запаздываешь. Наш сайт начал работать чуть позже момента, когда последняя Венецианская биеннале была в центре всеобщего внимания. Но раз уж там замахнулись трендом на следующие десять лет, то выставка перестает быть просто «информационным поводом». Стоит вернуться и договорить о том, что предлагалось в основном проекте биеннале, и что показали в российском павильоне - «Новый миф о Данае».

Тем, кто не слышал о биеннале в Венеции ничего, следует знать, что здесь находятся павильоны разных стран, которые второй век каждые два года соревнуются, чье искусство лучше. Олимпийские игры, практически. В Джардини, кроме национальных павильонов, находится Центральный павильон, где выбранный куратор представляет основной проект. На него принято обращать особое внимание – тренды и бренды именно здесь. В этом году куратором был Массимилиано Джони, итальянец из Нью-Йорка. Запомним это имя – от Джони ждут больших свершений.

Предыстория основного проекта. 16 ноября 1955 года в маленькой пенсильванской деревне самоучка Марино Аурити, американец итальянского происхождения, запатентовал проект «Энциклопедического дворца», где все наше знание о мире должно было сойтись воедино. Почему-то он задумал 136 разделов и ни одним больше.

По замыслу Аурити дворцу в семьсот метров высотой следовало занять несколько кварталов Вашингтона. Проект оставался совершенно не реализованным до прошлого года, когда за него взялся Джони. Если все пространство, отведенное в Венеции под проект «Энциклопедический дворец», скомпоновать одним блоком, то, наверное, может получиться семьсот метров вверх, как хотел пенсильванец.

О кураторе Джони известно, что он самый молодой из всех венецианских кураторов (39 лет), восходящая звезда и что, продолжив линию двух последних биеннале, он обещает пойти дальше и обозначил тренд на следующее десятилетие. Посетители биеннале привыкли видеть разное современное искусство. Оно бывало веселым и скучным, понятным и загадочным, умным и не очень, похожим на «искусство» и абсолютно не похожим на него. Но, думаю, никто не ожидал, что именно Джони рванет сильно назад, и в центре его внимания к «миру художника» окажутся эзотерики, оккультисты, визионеры, психоделики, сироты, приемные дети и долгожители с большими проблемами в детстве.

Почему бы и нет? Все эти люди - художники, так или иначе. Есть исключения, подтверждающие правило – разные анонимы, черный маг Алистер Кроули (в паре с Фридой Харрис), художественные мощи из Сиены (о них скажу отдельно), тантрические картинки и многое другое. Но ведь современное искусство тем и замечательно, что раздвигает границы того, что мы называем искусством. Почему ж не раздвинуть их в самые далекие, мистические пределы? У нас такие попытки регулярно (и как выяснилось, преждевременно!) осуществляла Вера Сажина, например. Вот теперь пора.

Повод всегда найдется. В прошлом году в переплете с иллюстрациями был издан секретный манускрипт Юнга, его тайная «Красная книга». Известный психиатр начал свою «Красную книгу» после разрыва с Фрейдом, впав в психически проблемное состояние. Он работал над ней почти двадцать лет. Родственники и потомки с 1961 и до 2001 года никого не допускали к фолианту Юнга, где, как выяснилось, прекрасные и таинственные схемы-мандалы сопровождались резонными текстами типа: «Я видел, что моим фантазиям требуется твердое основание, что мне самому необходимо спуститься на землю - вернуться в реальный мир. Но обрести основание в реальном мире я мог, только осмыслив его научно. Я поставил перед собой цель осмыслить материал, данный мне бессознательным. Отныне это стало смыслом моей жизни… Именно тогда я понял, что ничто так не влияет на нашу жизнь, как язык: ущербный язык делает ущербной жизнь".

Исследование Джони начинается именно с «Красной книги» Юнга. Она размещена во мраке под высоким расписным куполом с патетической подсветкой и текстом, который довольно сложно прочесть в темноте. Там говорится о первом свидетельстве существования живого бога, открывшегося Юнгу в отроческом сне. Бог в этом сне сидел на небесном троне, но вел себя так живо и так неподобающе, что не возьмусь пересказывать. Сон оказался травмой, которую Юнг всю жизнь изживал спиритуализмом - верой в реальность посмертной жизни и общение с духами умерших,  уверенностью в том, что чем ниже упадешь в видениях, тем выше сможешь потом подняться. Может, он и прав…

Из того, что сказал на открытии основного проекта Паоло Баратта, президент Венецианской биеннале, следует: бурные потоки привычных образов и провокаций в современном искусстве всех изрядно утомили. Если не всех, то некоторых людей, принимающих решения, они утомили точно. Так что художникам пора, как Моисею, раздвинуть эти бурные потоки и по дну провести нас к новым горизонтам. Потом пускай воды сомкнутся – новые стимулы дадут нам возможность увидеть другие сны о других реальностях и вдохновиться, «как это было в классический период». Оказывается, именно этого сегодня мы ждем от искусства. Неясно, что за классический период имел в виду Баратта. Авангард? Похоже, нет. Похоже что-то еще более «классическое» - архаику, мандалы, карты Таро, анимизм-шаманизм, сны и видения. Как-то неожиданно.

Архаика – удел современного искусства? Мне, как многим, казалось, что материалом для исследования современного художника может быть что угодно. Тотемы так тотемы, магия - так магия. Важен «проект», то есть не факт или эмоция, но факт, эмоция плюс отношение к ним, дистанция и анализ.

Одухотворение формы в почете совсем в другом «современном искусстве», которое зовется не contemporary, а modern art (по-русски выходит непереводимая игра слов). В Венеции помнят об этом. Джони и Баратта постоянно подчеркивали, что «Энциклопедический дворец» - выставка-исследование. Однако они не слишком настаивали на дистанции. Персональные духи и коллективные маги так и носились в полумраке над головами зрителей, предлагая одну фантастическую историю за другой.

История Юджина фон Брюншенхайна (EVB, если на американский манер). Юджин был одержим видениями и величием. Жил он в штате Висконсин, работал в булочной. Все свободное время писал картины. Считал себя гением вселенского масштаба. При жизни, как положено, не был известен никому, кроме жены.

После смерти маленький дом его отца был забит от пола до потолка картинами, скульптурами, аудиозаписями и фотографиями жены Юджина в разных костюмчиках и эротичных позах. Написал он по собственным подсчетам 1008 картин. Посмертно приобрел немало фанатов, среди которых, естественно, есть галеристы (все-таки 1008 картин!), и сделался культовой фигурой в узких кругах. Записал аудиоинструкцию для потомков, как именно форсировать мозг, чтобы открылись тайны тысячелетий и космических пространств. Ведь только в этом случае художник не будет иметь никаких коммуникационных проблем и преуспеет. EVB предсказал свое будущее в деталях!

Таких историй множество. Шведка Хилма аф Клинт с приятной оккультистской живописью. Ее сестра умерла, после чего начались видения и непреодолимая тяга к мистике и творчеству. Француз Огюстен Лесаж, мучимый голосами, нашел успокоение в туманных символических композициях.

Анна Земанкова из Моравии излечила депрессию менопаузы живописными цветами, которые писала каждый день, находясь в трансе. Леви Фишер Эймс был контужен на Гражданской войне, вылечился, стал вырезать скульптурки небывалых животных и лет тридцать показывал их под самодельным «цирковым» тентом на разных сельских дорогах Пенсильвании и штата Висконсин. Марино Аурити и EVB могли их видеть в детстве!

Жил-был слепой писатель Борхес, большой любитель и знаток всевозможных таинств, составлял каталоги невиданных тварей, гарпий и фурий - бестиарии. В «Энциклопедическом дворце» его часто поминали. Чаще Борхеса поминали только Бретона, который пришел в мир, чтобы сделать его «бесконечной мессой».

Упомянутый выше Эймс лишь по недоразумению не посвятил своих зверей Борхесу, а свою придорожную мессу – Бретону. Японец Синити Савада (род. 1982) не посвятил по уважительной причине – он аутист.

Его крокодил меня растрогал, как ни один другой. Зато Якуб Юлиан Циолковский посвятил сразу Борхесу и Босху свой бестиарий в неприятной мясной цветовой гамме (там еще третий глаз присутствует и все такое). Фридрих Шредер-Зонненштерн (1892-1982) прожил долгую и яркую жизнь с цирком, трениями с законом и душевными больницами. На картинах, конечно, крокодилы, длинноногие лошади на каблуках, женщины без голов, но с пышными задами… Творчество сродни безумию, это известно. Но выясняется, что творчество шредер-зонненштерновского и юджин-фон-брюншенхайновского толка исцеляет и продлевает жизнь. Такое искусство должно стать успешным - кому не хочется пожить подольше. Целительна «терапия искусством» Кэрол Рамы (род. 1918) - дай ей Бог здоровья!

В какой-то момент такие разные фантазии, как схемы Юкселя Арслана (род 1933), эмблемы международной секты трясунов (Shakers), девочки-змейки сюреалистки Доротеи Таннинг (1910-2012!) и устрашающие мадонны с настоящими вставными зубами Ханса Шерера начинают охмурять зрителя, как ксендзы Козлевича.

За день-другой такие духи и маги способны охмурить любого. После них даже воскресная публика из Михайловки с фотографий Николая Бахарева выглядит подозрительно (упыри?). Не говоря уж о телевизионно-компьютерных упырях Райана Трекартина, которые в открытых кабинках мордуют зрителя звуком, цветом и невозможностью понять, что вообще происходит. А происходит «техноанимизм».

Техноанимизму посвящает свои выставки художник Марк Леки, лауреат премии Тернера. Процессы одушевления неодушевленного живы и сегодня. Сегодня мы «резонируем» миру гаджетов, как древние племена «резонировали» таинствам мира. Еще Макклюэн это предсказал. И Джони во вступительной речи на это прямо указал: сегодня портрет любимого или собачки в мобильном телефоне - не что иное, как талисман. А сам Марк Леки иногда любит сказать что-нибудь таинственное, типа «репрезентация всего лишь разновидность воплощения». А? Я начала практиковать это как мантру – повторяю три раза в день, по-русски и по-английски (хочется пожить).

Примеры художественного атеизма все-таки есть. Прежде всего, это кураторский проект Синди Шерман, который, как смерть Кощея, был спрятан в самом центре Центрального павильона.

Синди Шерман, знаменитая фотографиями знакомых незнакомок и стоп-кадрами из несуществующих фильмов, предложила собственную коллекцию анонимных, найденных фотографий, а также известных работ известных авторов. Гиперреалистическая скульптура Чарльза Рея, Роберта Гобера и Джона Де Андреа - больше, меньше человеческого роста и тютелька в тютельку. Объекты, похожие на скальпы и святые мощи, связанные в гирлянду, здесь при ближайшем рассмотрении оказываются останками произведений искусства. Верующие заказали - мастера сделали, и эти дары хранились при храмах, теряя в веках первоначальный облик и набирая сакральности. Сакральности в квадрате - в религиозном и художественном смысле слова. Коллекция Шерман охраняет проект Джони от обвинений в тенденциозной архаике, как припрятанный талисман.

Золотого льва получил Тино Сегал за ежедневные групповые и приватные камлания. Именно это было расценено как «непревзойденное мастерство и инновация». Раньше Тино Сегал анонимно конструировал незаметные «ситуации» в рамках разных выставок. Скажем, эта парочка целуется просто так, или это необозначенное событие искусства? Люди что-то слишком громко говорят – это случайно? На этот раз «ситуации» выглядели как публичные занятия врача с людьми ограниченных возможностей. Хотелось строго спросить, есть ли у врача лицензия. Похоже, Тино отсылал к парабуддистскими практикам общения, от которых несколько лет назад отказался Олег Кулик (проект «Арт-монастырь»).

Мои венецианские выводы вкратце таковы.

Стирается грань между профессиональными художниками и любителями, инсайдерами и аутсайдерами системы, что, может быть, хорошо и демократично. Но ведь стирается также грань между художниками, сатанистами и трясунами, а это явно преждевременно.

Мультикультурализм обретает отчетливые декоративно-прикладные черты. Художественная этнография опять в ходу, но теперь уж без чернухи. Наоборот, теперь это изобретательная, жизнерадостная и шутливая, гламурная этнография (фотографии Вивьен Сесси, Кристофера Вильямса, остроумный фильм «Кемпински», снятый Ноэлем Белуфа в стиле мокьюментари и т.д.).

Феминизм поднадоел или просто не входил в круг интересов Джони. Фильм Шарон Хейс, посвященный "Разговорам о любви" Пазолини, был поощрен жюри за важность интереса к «другому» (политкорректность еще жива), хотя продемонстрировал он лишь знакомую горячность, разброд-шатанье и отсутствие идей.

Никакие идеи о социальной справедливости не бросились мне в глаза. И это выглядело логично в предложенных обстоятельствах. Что особенного в социальной справедливости перед лицом Космоса и Вселенной?

Живопись (тем более эзотерическую!) лучше смотреть в оригинале. Каталог – хорошо, но не съезди я в Венецию, я бы не увидела витрину с куколками на улице Гарибальди и надписью «Где граница между искусством и моим магазином?» Венецианцы, привычные к современному искусству, позволят снять с себя маску, типа посмертной - Павел Альтхамер так и сделал. Они при этом шутят. Шутить, весь век шутить считается здесь хорошим тоном. 

И, наконец, последнее. В Венеции выяснилось, что самое актуальное в современном искусстве – это проблемы трудного детства и долголетие художников-мистиков.

Мои выводы меня не радуют и не печалят. Десять лет – миг перед лицом Вечности и Космоса. Пока можем попробовать форсировать мозг, согласно EVB инструкции, а там, глядишь… Пройдет и это.

Вывод главный: если кому-то кажется, что иррационально-мистических миров бесконечное множество, и они бесконечно разнообразны, то боюсь их разочаровать. В какой-то момент эти миры начинают навязчиво напоминать друг друга. К тому же в каждой бочке эзотерики можно обнаружить не одну ложку здорового цинизма и прагматики. Известный «куратор продаж» мистер Филипп Сегало охотно поделился в «Нью-Йорк Таймс» мыслями о венецианском проекте. «Хотя Джони молод, - сказал дилер, – он уже бренд и самый заметный из новых кураторов. Отсюда высокий уровень ожиданий. Все хотят увидеть, что же он нам доставит (deliver)». To deliver - глагол многозначный, но как-то пахнуло доставкой пиццы. Нет?

Венецианская месса в честь Бретона, Аурити и компании не была скучной. Как раз наоборот. Все было как следует – дорого, зрелищно, поучительно и педагогично без скуки. Может, поэтому (из вечного духа противоречия) мне хочется называть эту мессу Венецианской мшой. Мша – та же «месса», синоним славянского происхождения. Но, мне кажется, в нем звучит вежливый отказ и даже восточноевропейский кураж. Можно себе позволить, дома-то…

PS. Помню, дома мама часто напевала тоненьким голосом обрывок песни, который интриговал нас обеих непривычной логикой: Джони, ты меня не любишь. Джони, встреч ты мне не назначаешь. В целом мире я одна знаю, как тебе нужна, потому что ты мне нужен... Что там дальше в этой песенке, я не знаю, а хотелось бы знать…