Тоска и газ – одни на всех

23 января депутатам немецкого Бундестага показали российский фильм "Труба"

Виталий Манский снял свой фильм, путешествуя со съемочной группой в трейлере по маршруту газопровода Уренгой-Помары-Ужгород, и дальше по большому газовому пути. Маршрут не плевый – четыре с половиной тысячи километров  вдоль трубы – из Сибири в Германию, перемахивая через уральский хребет и переправляясь через шестьсот рек. 

Вдоль Трубы

Труба здесь – вовсе не плывущая метафора, а единственный сюжетный движок. По трубе струится, подталкиваемая странными физическими законами, невидимая субстанция - газ. Так же неочевидно, сообразуясь с правилами диффузии, перетекают друг в друга сюжеты двенадцати новелл.

Вот рыболовы ханты долбят лед: в образовавшейся проруби пузом вверх всплывает дохлая рыба. А вот - спустя час экранного времени и  тысячи километров пути – кельнский развозчик газовых баллонов «долбит врагов» на экране компьютера. Разница невеликая: рыболову холодно, немцу тепло, но тоска в глазах – одна и та же. Какая, по большому счету, разница, что долбить?

Режиссер отказался от самого очевидного пути – выстроить свою историю на контрастах:  Европа - Азия, сытое благополучие – голод и любовь. Нет никакой любви, и благополучия тоже нет. Фильм вышел о неприкаянных людях, из чьей жизни не выплясывается самостоятельного сюжета, так что единственным их вектором и ориентиром становится зарытая под ногами труба.

Немецкий подросток с дебиловатым торжеством на лице вылетает из трубы аквапарка – и его жизнь будет спущена туда же. В трубу.

Перебравшись через границу бывшего СССР, режиссер деликатно напоминает зрителю о тех временах, когда и бесплотная газовая субстанция имела идеологический окрас. Вплотную прислонившись к газовой камере в польском крематории. Наблюдая за тем, как после праздника вынимают газовый баллон из-под вечного когда-то огня. Снимая парадные групповые портреты ГДРовских строителей газопровода, для которых Уренгой-Помары-Ужгород  звучит примерно как «Отче наш».

О чем будут говорить сегодня вечером депутаты Бундестага, посмотрев картину Виталия Манского? Об экономической целесообразности «северного потока»? Или о том, что «газ» и «нефть» - а вовсе не вера, ненависть и любовь - по сути, единственные мотивы, заставляющие современную европейскую историю куда-то двигаться.          

По кольцу

В минувшем году вышел еще один важный фильм, режиссер которого – как и Виталий Манский -  нанизал эпизоды на абстрактную линию, условно разграничившую пространство.  Речь идет о документальной картине «Священная кольцевая» (Sacro GRA, Италия, 2013) Джанфранко Рози, скандально победившей на минувшем Венецианском фестивале. Неигровая лента впервые в истории получила «Золотого льва». Напомним, что картина Манского тоже считалась фаворитом игрового по преимуществу конкурса «Кинотавра», и в итоге удостоилась приза за режиссуру.

Рози бродил вдоль римской «кольцевой» два года, снимая окрестных жителей. Врачи скорой помощи спасают жизнь окоченевшего бродяги. Безумный ботаник ковыряет стволы пальм в поисках вредоносных личинок. Потрепанные «ночные бабочки», окуклившись на обочине, караулят клиентов. Богач сдает свою виллу под съемки какого-то фильма. Пожилой мужчина «проповедует» что-то через открытое окно, на заднем плане дочь-студентка шелестит конспектами. Ничто не объединяет этих людей - кроме градостроительной прихоти, «закольцевавшей» их жизни. Монотонный гул автострады, выхлопные газы и скука, припорошенные снегм кресты – в качестве финала. Крестами на белом поле заканчивается и «Труба».

На втором курсе истфака я с изумлением разглядывала карту «великого переселения народов». Десятки черных и красных стрелочек, за каждой - тысячи перемещенных судеб. И ни одного литературного сюжета, ни единого письменного свидетельства. Темные века. Молчаливое время. Варвары в Европе.

Бывают отрезки истории, когда только условные стрелки на карте способны хоть что-то, если не объяснить, то хотя бы выделить и обозначить. Собственно, картины Рози и Манского – об этом. О том, что главные побудительные мотивы ушли – из жизни и кинематографа. Остались лишь сети  - социальные и картографические линии,  за которые мы крепко держимся, чтобы сохранить  иллюзию связи.