В красках и судьбах, а также в химерах, гаргантюа и пантагрюэлях

  Сносят Нотр-Дам, Отбойные молотки стучат, А люди говорят, Что делать, есть программа. Снесли же тут недавно и Сен-Симфорьен, И Старый Сен-Жермен, И Сен-Дени-дю-Па, и Сен-Марсьяль, И Сен-Жан-ан-Рон, а он существовал С 1754 года Не пора ли приняться за что-то покрупнее. Раймон Кено. Чья очередь. 1961   Виктор Гюго взялся писать "Собор Парижской Богоматери" (и закончил его в 1831 году), чтобы спасти собор от разрушения. Замысел романа продиктован сознанием мимолетности, непрочности. Гюго, перечисляя ущерб, нанесенный собору не временем – людьми, отталкивается от исчезнувшего со стены греческого слова: Позже эту стену (я даже точно не припомню, какую именно) не то выскоблили, не то закрасили, и надпись исчезла. Именно

Праздничное о звездах Снусмумрика, Пончика, Сирано и остальных

    Снусмумрик оживился. — Звезды! — воскликнул он. — Тогда вы непременно должны взять меня с собой! Ничего так не люблю, как звезды. Перед сном я всегда смотрю на звезды и гадаю, кто там живет и как до них добраться. Небо кажется таким дружелюбным, когда в нем полно маленьких глазок. Туве Янссон. Муми-тролль и комета. Рисунки автора, 1946       — Толя, — сказал  отец, — нельзя  так!  Ну хочешь, я посажу тебя в звездолет, который завтра в семь пятнадцать летит на Луну? — Не хочу я на Луну!  Десять  раз был там!  Каждый камень и цирк знаю наизусть! Скоро там детские сады открывать будут и придумают скафандры для грудных... Там даже наш Жора

Какао, папайя и амфибии эпохи барокко в рисунках первой исследовательницы Нового Света

  В искусстве воплотясь, и чудище, и гад 
 Нам все же радуют настороженный взгляд: 
 Нам кисть художника являет превращенье 
 Предметов мерзостных в предметы восхищенья. Никола Буало   Бабушка была всегда недовольна мною. Летом нас с ней отправляли на съемную дачу в Опалиху. В мои 3-4 года, как я сейчас понимаю, она как-то пыталась меня "социализировать". Приводила мне друзей, соседских девочек, но обращалась я с ними неважно. Дружбы не получалось. Каждый день она водила меня гулять и тотчас теряла в высокой траве, где я могла сидеть бесконечно, что-то внимательно разглядывая на земле. В конце концов она придумала наряжать меня в красное платье, тогда я не терялась в зарослях. А в московском дворе за домом жили муравьи. Они везде

Про 190 см. в разных измерениях

Не глупа была Екатерина II, когда Таврический сад заняла под свою резиденцию и предпочитала его всем местам для прогулок в межсезонье. Даже писала барону М. Гримму, что для осени и весны нельзя желать ничего лучшего. Обжилась там — гуляй, не хочу. Мы не царские особы и подстраиваем свои порывы посетить один из прекраснейших садов Петербурга под придуманные администрацией часы работы. А иной раз получается, что только подойдешь к воротам, а сад то на просушку закрыт, то на ночь. Неприятно. Сразу вспоминаются строчки из Чуковского: Я к Таврическому саду,  Перепрыгнул чрез ограду… "Перепрыгнул", — говорит. "Чрез ограду", — уверяет. Размышляю, стоя у решетки, что на голову выше меня да с острыми зазубринами поверху, как же это могло пр

Художники в Первой мировой войне. Фрагменты переписки с кратким вступлением искусствоведа Елены Муриной

В этой книге потомки Владимира Андреевича Фаворского и Ивана Семеновича Ефимова публикуют письма этих художников, друживших и даже бывших в отдаленных родственных связях – Владимир Андреевич был женат на племяннице жены Ивана Семеновича, замечательной художницы Нины Симонович-Ефимовой. Оба они были участниками Первой мировой войны – Владимир Андреевич в армии с 1915, а Иван Семенович – с 1916. В свою батарею Ефимова рекомендовал командиру именно Фаворский. Владимир Андреевич был произведен в прапорщики и представлен к Георгиевскому кресту за участие в "Брусиловском прорыве". Эти письма с фронта их молодым женам и родителям – удивительный документ любви и духовной близости с их родными.  Когда Владимир Андреевич приходил на какую-нибудь

Диалог второй. Художники Светлана Дорошева и Мария Курбатова об акварели и солнечных понедельниках

Продолжаю осуществлять мечту. Поговорили с Машей Курбатовой, художницей из Новосибирска. Мне каким-то образом необходимо в начале заземлиться, не могу же я и впрямь разговаривать с ангелом. Нужно доказательство твоего земного происхождения. Маша, расскажи про страшный случай в школе! 
– Я, кстати, иногда прячу костюм ангела, заправляю крылья в трико и дерусь с соседями. На меня и заявление в милицию имеется. Школа в Октябрьском районе города Новосибирска – уже звучит страшно! А история про покойника… Ко встрече с покойниками меня подготовил маленький городок Юрга, в котором прошло все мое детство. На лето меня закидывали к бабушке. Ее дом выходил окнами на больничный городок. Там был морг, и мы с ребятами ходили к его стенам на экскурсию, подсаживали друг друга

Художники Светлана Дорошева и Лев Каплан об иллюстрации детских книг, об акварели, о детстве и о морщинах мира

Мы живем в удивительное время, когда можно перезнакомиться с таким количеством талантливых современников, о которых раньше люди и в книгах-то не успевали за жизнь прочитать. Мне страшно любопытно про других художников, и я затеяла серию интервью с графиками высшего эшелона современной иллюстрации – "разговор художника с художником". Поговорили на днях с Львом Капланом, он родился в Луганске, много лет живет в Штуттгарте с женой и сыном. Раз в год иллюстрирует по великолепной книге:  "Сказки 1001 ночи", "Бременские музыканты", "80 дней вокруг света",  "Саги братьев Гримм", "Мюнхаузен". В дни, не занятые работой и книжными заказами, умудряется писать акварели, "свободные" картины. 
  

Про крекс, фекс, пекс

В доме Остроухова в Трубниках на выставке "Крекс, фекс, пекс" показывают черно-белый "Золотой ключик" 1939 года. На экране старый папа Карло крутит ручку шарманки и поет голосом Анатолия Орфенова: Далеко-далеко, за морем, Стоит золотая стена. В стене той заветная дверца, За дверцей большая страна. Ключом золотым отпирают Заветную дверцу в стене, Но где отыскать этот ключик, Никто не рассказывал мне. В декорации большой лужи за его спиной копошатся худые итальянские беспризорники, тщетно пытаясь выловить что-нибудь ценное. Совместная выставка Государственного литературного музея и галереи ГРОСарт посвящена сразу трем датам: 80-летию выхода сказки Алексея Толстого "Золотой ключик, или Приключения Буратино", 190-летию со дня рождения

О том, что жизнь подражает искусству, и о двухтомнике двумя-тремя линиями

Я завидую тем, кто увидит Леонида Сойфертиса в первый раз.  Удивительные у человека были чувство вкуса, изящество, наблюдательность, точность. И такая щемящая дремотная жизнь во всем, даже мясники у него – лирические герои. Сложно словами раскрыть его магию. Потому как ну что такого? Ну, сидят двое в метро, поджав ноги, пока поломойки орудуют швабрами; ну, сидят тетки с открытыми ртами, пока пломбы сохнут; ну, мамки с колясками... а вот смотришь на каждый рисунок подолгу, трогает бесконечно. Такая все-таки жизнь нежная. Я не буду писать о его биографии – ею можно легко поинтересоваться. Кроме "родился-учился" там всенепременно будет о том, что Сойфертис – маститый советский график и сын своего времени. Хотя язык не поворачивается сказать так, настольк

И еще о битве постера и фильма, морде с подписью, о скитаниях вечных и о горшке

  Говорите, что хотите, но для зрителя фильм начинается с постера. Я смотрю на постер и решаю, идти в кино или нет.   I   Я смотрю на постер к фильму Луиса Бунюэля "Андалузский пес". Это необычный постер. На нем изображен весь фильм. Последовательно. Один незабываемый кадр следом за другим. Мужчина точит бритву. Мужчина открывает глаз женщины. Мы хотим узнать, что можно сделать с глазом, когда в руках у тебя бритва. Мужчина в одежде монашки едет на велосипеде. Мужчина падает, женщина поднимает его, на них смотрят зрители, они смотрят на зрителей. Мужчина уже больше не в одежде монашки, он испытывает страсть, он представляет, как ласкает голый зад женщины, изо рта у него идет пена, он хочет ее, но ему мешают, ему мешает общество.